Когда я, единственная из всех, заказала десерт, Бенте впервые обратила на меня внимание: «Малышка, – сказала она и пригубила бокал с простой водой, – мне кажется, это так здорово, что кто-то может есть просто удовольствия ради, не думая о фигуре. How should I say?[4]Стремление к получению удовольствия».

Я вспыхнула и подумала: «Бенте Йохансон, ты, мерзкий скелет! Я могу похудеть, когда захочу, а вот твое придурковатое лицо уже вряд ли что исправит! Я веселая и умная. У меня есть мужчина, по которому ты чахнешь, и я твердо решила заняться гимнастикой для живота!»

Я сказала: «А? Ах да? Спасибо. Вообще-то меня зовут „куколка"».

Она сказала: «Oh? How sweet!»[5]И я увидела, как она подмигнула Филиппу.

Это было началом пожизненной вражды – по крайней мере с моей стороны. Мы виделись еще раза три-четыре. В конце концов я решила с ней не здороваться. Чего, к сожалению, никто не заметил, потому что я и без того никогда с ней не здоровалась. Увы, Бенте не давала мне повода обходиться с ней плохо, так как она меня просто полностью игнорировала.

Я очень страдала. Еще и потому, что Филипп не высказывал никакого сочувствия моим душевным терзаниям: «Тебе это совершенно не нужно. Бенте – моя клиентка и хорошая знакомая, больше ничего. И она просто завидует тебе».

«Почему это?»

«Потому что ты такая естественная».

Я знаю, он считал это комплиментом. Но в присутствии Бенте я, несмотря ни на что, чувствовала себя как абориген из истории про капитана Жиля Сандера,[6]как непрооперированная рядом с Рамоной Друз,[7]как неодетая рядом с Гизеллой Бюндхен,[8]как необразованная рядом с Гансом Магнусом Энценсбергером[9]и так далее.

Мне и сегодня трудно вести себя свободно в обществе богатых и красивых, – наверное, потому, что большинство людей богаче и красивее меня.

Короче, вчера вечером Филипп и я решили пропустить еще по одной в «Парижском баре», до того мне приспичило! Едва мы переступили порог, как раздался резкий вопль: «Фил! Honey! Наконец-то!»

Бенте Йохансон спрыгнула со стула, облапила моего «медвежонка» и потащила его в сторону туалетов.

Я еще пробормотала что-то вроде: «Ах, Бенте, одетой я тебя еле узнала», но она не расслышала. Я стояла смущенная около стойки и пыталась сделать вид, будто не могу решить, к кому из моих многочисленных знакомых подсесть.

Я очень обрадовалась, когда обнаружила за одним из столиков Сильвию. Сильвия – лучшая актриса Германии и самая напористая личность из всех, кого я знаю. Она – единственная женщина в мире, которая отважилась бросить своего мужа, хотя ей уже за сорок, а ему под сорок. Я очень ее люблю. Особенно, потому что она тоже меня очень любит.

Женщины ее профессии обычно не слишком нежны друг к другу. Либо они сцепляются из-за ролей, либо из-за мужчин. И так как у меня нет ролей, мне нужно особенно внимательно следить за своим мужчиной.

Филипп почти тридцать четыре минуты не занимался мной. Я этого не выношу. Я – женщина. Если я здесь, пусть со мною считаются. И по возможности – исключительно со мной. Если нет, могут возникнуть проблемы.

С Сильвией я говорила о преимуществах молодых мужчин.

Филипп на восемь лет старше меня. Через два месяца он отпразднует свое сорокалетие. Но в своем тогдашнем состоянии я так ревностно отстаивала преимущества молодого любовника, что и сама Сильвия, которая сейчас проводит время с одним двадцатидвухлетним юнцом, малость насторожилась.

Во время нашего разговора я не теряла из вида проход к туалетам: Бенте, резко жестикулируя, что-то взволнованно говорила Филиппу. При этом она постоянно вскидывала голову, как женщины в рекламе лака для волос.

Я попыталась сконцентрироваться на Сильвии, которая болтала о фильме, где она опять должна играть обманутую жену.

«Знаешь, куколка, продюсеры совершенно не желают понимать, что женщина за сорок все еще с удовольствием трахается».

Я слегка сжалась, потому что Сильвия, по своему обыкновению, говорила очень громко.

«Правда?» – спросила я с надеждой.

Мне немного за тридцать, но если поставить меня перед выбором, заняться сексом или посмотреть новый фильм с Хью Грантом, честно говоря, я еще подумаю…

«Конечно, это так! – провозгласила Сильвия. – В тридцать пять я испытала первый вагинальный оргазм. И с тех пор ощущения все лучше и лучше».

Молоденький тип с художественно оформленной козлиной бородкой с интересом посмотрел в нашу сторону и спросил, чего бы мы хотели выпить.

Сильвия ушла около часа. С козлиной бородкой под ручку. Она поцеловала меня в губы и сказала на прощанье: «Послушай, малышка, на это невозможно смотреть. Ступай домой или дай своему Филиппу по физиономии».

Минут пять я медитировала на бокал с вином.

Перед внутренним взором вставали картины…

Вот я замахиваюсь.

Вот перекошенное лицо Филиппа и его распухающая щека. Из угла рта медленно течет кровь.

Вот я улыбаюсь.

Ткнув Бенте Обезжиренную Йохансон пальцем в костлявую грудь, говорю: «Девочка, пойди домой и хоть что-нибудь съешь».

Потом поворачиваюсь к Филиппу.

Он уставился на меня, не зная еще, как он выглядит.

Говорю: «Мой сладкий, ты очень аристократичен и у тебя отличный зад, но я – Амелия куколка Штурм и заслуживаю чего-то получше».

Затем я поворачиваюсь на носках, щелкнув пальцами, подзываю черного официанта, который выглядит вполне оригинально, как Денцел Вашингтон,[10]обнимаю его за талию и медленно иду к выходу – покачивая своими не худыми бедрами. Даааа…

Я печально вздохнула. Потом пошла домой.

Никем не привеченная. Присмиревшая. Но с твердым намерением восстановить свое достоинство завтра с утра.

Какой-то раздраженный черный дрозд вырывает меня из моих мрачных размышлений. С перил балкона он бросает сердитые проклятия – стокатто в сумеречное утро, брюзжит, вовсю старается.

Брюзжание мне нравится. Я тоже люблю это дело. Но брюзжать все время – надолго меня не хватит.