Громкий вопль заставляет всех зрителей вздрогнуть. Верона Фельдбуш хватается за голову и падает за сцену.

А я в тысячный раз проклинаю себя, что не научилась как следует целиться.

Но как-нибудь, когда-нибудь я найду нужную цель.

У меня плохой характер и хорошая фигура. Я умею хорошо парковаться, а еще лучше умею говорить «нет». У меня рост метр шестьдесят, но я давно не обращаю на это внимание. Каждый такого роста, насколько он себя ощущает. Можно чувствовать себя выше, если смотреть на других сверху вниз. У меня плохой характер и хорошая фигура… Чуть больше половины шестого… Утро понедельника…

Это был сон…

Всего лишь сон…

Иногда я просыпаюсь, как вот теперь, и ощущаю необыкновенный прилив сил. Я не могу вспомнить точно, что мне снилось, но остается какое-то очень хорошее чувство. В те несколько минут между ночью и днем, когда все возможно, у меня возникает чувство, что я могла бы быть кем-то другим.

Я открываю глаза. Они постепенно привыкают к полумраку, и чем больше мир вокруг обретает очертания, тем более проясняется сонный туман в моей голове, и я больше не та, кем могла бы быть, а та, кто я есть.

Амелия куколка Штурм. Самая большая дура на свете и звезда церемонии присуждения Бэмби.

Медленно возвращаются воспоминания прошедшего вечера.

Так, хорошо, моя сандалета попала, к сожалению, не в Бенте, а в голову Вероне. Но из-за такой несущественной промашки я вовсе не собираюсь отказываться от мести. Я бросаюсь к Филиппу так быстро, как это только возможно на одной ноге, вырастаю перед ним с самым импозантным, учитывая мой метр шестьдесят, видом и начинаю испепелять его взглядом.

Последние два дня пролетают у меня в голове как короткий фильм: «Занзибар». Несостоявшийся секс с Оливером. Мое кольцо, застрявшее в щели для почты. Юлиус Шмитт. Газета «Воскресный бильд». Боль, которая все это время была моим спутником. Мисс Марпл, которая под присмотром уборщицы ждет, когда я наконец разберусь со всем этим. «Куколка?»

Филипп бросает на меня странный взгляд. Он плохо выглядит, думаю я. Небрит, под воспаленными глазами темные круги, и черный костюм ему совсем не идет.

Затылком я чувствую, как камеры нацеливаются в мою сторону.

Вне себя от гнева я замахиваюсь, – и тут ярость покидает меня.

В этот момент Бенте Йохансон, о которой все уже позабыли, говорит в микрофон плачущим голосом: «Пупсичек, ты с ума сошла? Что происходит?» Она выглядит жалкой там, наверху. Держит статуэтку обеими руками, как будто боится, что кто-нибудь ее отберет.

Я поворачиваюсь к сцене и набираю побольше воздуха: «Что происходит, Бенте? Ты увела моего мужчину, всего-то. Вот это и происходит! И не называй меня пупсичек, ты, глупая овца!»

Бенте зашаталась. Кто-то крикнул «Вторая камера – на Йохансон! Крупный план!»

Я увидела, как у нее из глаз брызнули слезы. Она смотрела на кого-то позади меня. А потом она сказала: «Юлиус? Ты и с ней тоже… Как ты мог?» Бенте, всхлипывая, опустилась на колени. Бессмертие в средствах массовой информации было ей обеспечено.

Юлиус спешил к ней на сцену, крича: «Это недоразумение».

Я же совсем перестала понимать этот мир.

Филипп схватил меня за руку: «Куколка, ты вправду спятила?»

«Почему? Что ты имеешь в виду?»

Снова кто-то закричал: «Первая камера! Этих троих крупным планом!»

«Куколка, не знаю, что на тебя нашло, но я ужасно рад тебя видеть».

«Ты изменял мне с Бенте?»

«Конечно нет».

«Почему нет?»

«С чего ты это взяла? Бенте уже год встречается с Юлиусом. С сегодняшнего дня – официально».

Я слышала себя, как я еще что-то там лепечу про голосовую почту и про газетную заметку. Мне вдруг все стало ясно, но моя душа не могла так быстро перенастроиться от несчастья к счастью, от гнева к любви, от трагедии к хеппи-энду.

Конечно. Юлиус. Выдающийся адвокат. Который больше не любит свою жену. Чья жизнь не в порядке. Бенте, которая вынуждает его признаться и которая говорит об этом решении своему доверенному лицу – Филиппу, оставляет ему сообщение.

«Откуда этот костюм?»

«Одолжил».

«Могу ли я возместить причиненный ущерб?» «Я подумаю над этим». «Ты меня еще любишь?» «Боюсь, что да».

Мы умолкли, глубоко потрясенные. Тут Ксавьер Найду вышел к микрофону и запел. Потому что он все понял. Что речь просто идет о любви. И о страдании. О том, что все будет хорошо.

Скажи это громко,

Если ты меня любишь.

Скажи это громко,

Что ты дашь мне все.

Скажи это громко,

Что я всё для тебя.

Скажи это громко,

Мне этого хочется.

А потом моя тушь все-таки размазалась. Том Круз встал, захлопал и посмотрел на меня, как на звезду голливудского фильма. Да, ему будет что рассказать дома, Тому Крузу.

Я всегда услышу,

Что твое сердце говорит моему.

Перед хором ангелов

Я тебя спрашиваю.

Остаток вечера я прожила, как в кино. Как будто на большом экране шел фильм про Амелию куколку Штурм. Как она празднует свой день рождения, хэппи энд и свою большую, новую, старую, вновь завоеванную, хотя никогда и не терявшуюся любовь. Я вижу, как после окончания церемонии она рука об руку с Филиппом идет по ночному Берлину. Он в одолженном черном костюме, она в мятом пляжном платье. На каждом углу она останавливается, чтобы его обнять, чтобы удостовериться, что это не просто прекрасный сон, пришедший на смену кошмару. Они идут домой пешком. Он открывает дверь, переносит ее на руках через огромную кучу костюмов, а засыпая, держит ее лицо в ладонях. И если бы я в самом деле сидела в кино, я бы попросила у соседки носовой платок.

Сейчас начнется жизнь. Такая, как и была. Хотя я бы не возражала против небольших волнений и перемен.

Хорошими они и впрямь не были, эти последние два дня. Но незабываемы. А много ли незабываемого в жизни?

В эти несколько минут между ночью и днем стоит задержаться. Уже не сплю, но еще не проснулась. Может, промурлыкать песенку:

Скажи это громко,

Скажи, что я всё для тебя,

Скажи это громко,

Мне этого хочется.

А потом я разбужу моего любимого. Так, что он подумает, что проснулся сам.

И это не кино.

Это моя жизнь.

С добрым утром!