Моя работодательница обернулась ко мне и улыбнулась. Я почувствовал, как в мои песочные часы сыплется чёрный песок. Лет тридцать, не меньше.

— Пожалуй, ты моё самое удачное приобретение за последние века.

Быть «приобретением» мне не слишком нравилось, но возражать я не стал: спорить со Смертью — не самая лучшая идея.

— Какое счастье, милочка, что вы заглянули ко мне на огонёк, — Смерть заглянула испанке в лицо. — Ваши коллеги всегда такие скрытные, всё время пытаются утаить свою сущность и проскользнуть под видом обычных людей. А тебе, моя дорогая, придётся со мной побеседовать.

Судя по выражению лица Диего, на неё напала самая настоящая паника.

— Я умерла, — просипела она, — и не буду отвечать ни на какие вопросы.

— Ошибаешься, милочка. Ты мне расскажешь всё-всё.

— Нет! — Крик испанки походил на слабый писк. — Я умерла! Ты должна отвести меня…

— Т-с-с-с!

Смерть приложила палец к губам, и Диего тут же замолчала, застыв как статуя.

— Я никому не должна из смертных, деточка, и уж точно не тебе. А вот ты — наоборот. Ты забирала Таланты некромантов и, значит, обворовывала меня. Так что придётся тебе немного задержаться. Я тебя отведу на ту сторону. Потом. Если от тебя что-то останется. Констан, у тебя есть вопросы к этой воровке?

Допрос занял не слишком много времени. Диего стояла будто замороженная и послушно рассказала мне всё.

Испанку представили Голицыну его заграничные друзья, и там настолько всё переплелось, что непонятно было, кто на кого работает. Князь, за некоторые преференции в Европе, поставлял интересную Риму и инквизиции информацию, а Диего иногда выполняла для Голицына деликатную работу, не всегда чистую. Сама же она была по сути шпионом, агентом влияния и слегка диверсантом, причём не только Рима, но и подрабатывая на Испанию, Пруссию и Авалонцев. Впору было смеяться — я сделал работу Тайной канцелярии и поймал вражеского тройного или даже четверного агента.

Но всё это были «мелочи» и, скорее, дополнительный приработок. Основной задачей Диего было уничтожение особо неугодных инквизиции некромантов. Одного, Ивана Извольского, она уничтожила, а вот до моего Василия Фёдоровича добраться не смогла даже с помощью Голицына. А когда дядя вызвал меня из Парижа, чтобы сделать наследником, Диего клещом впилась в князя, требуя подманить и «сдружиться».

По каким-то причинам меня нельзя было убивать сразу. То ли неприжившийся Талант мог сбежать и найти другого носителя, то ли ещё что-то, но Диего требовалось наблюдать за мной, желательно с близкого расстояния. А тут и случай подходящий подвернулся — я искал учителя и сам рассказал об этом Голицыну.

Единственное, что потребовал князь у Диего, — следить за мной и докладывать обо всём. «Добрый дядюшка» Голицын ненавидел Василия Фёдоровича и это чувство перенёс на племянника. Князь мечтал унизить и растоптать меня, а Диего — убить, когда придёт время. Одно другому не мешало, и они копали под меня с двух сторон.

— Довольно, — Смерть одёрнула меня и подтолкнула в сторону тумана, — иди. А у нас с милочкой сейчас будет отдельный разговор.

Уже на границе тумана в спину ударил голос:

— Констан, освободи меня!

— Нет, — я не стал оборачиваться.

— Констан! Не оставляй меня!

Я поднял руку и помахал ей.

— Ты сама выбрала, Диего. Прощай.

— Констан!

Туман захлестнул меня, и я закрыл глаза. Но прежде чем я вернулся в обычный мир, меня догнал душераздирающий крик, полный ужаса и боли.

* * *

Возвращение в Злобино вышло суетным, шумным, наполненным ахами, причитанием и слезами. Вид раненых, с трудом выбирающихся из дормеза, вызвал у моих домашних лёгкую панику, но Марья Алексевна железной рукой навела порядок и всё вокруг завертелось.

Я, можно сказать, практически не пострадал, синяки и разбитые губы не в счёт. Но вот видок у меня был ужасный, и пришлось минут пять убеждать, что помощь не требуется. Всё внимание переключилось на Боброва и Апполинария: над ними хлопотали, охали, промывали и перевязывали. Срочно послали за хирургом из Меленок, а раненых разнесли по комнатам.

Киж отбрыкался от любого участия, попросил выдать рябиновки и сбежал куда-то в сторону кухни. А вот Ваське повезло больше всех: досталось ему не сильно, но вид у новоиспечённого камердинера был такой несчастный, что его поручили заботам молодой орки-горничной. Девушка так на него смотрела, что было ясно — уход за ним будет выше любых похвал и холостым ему ходить недолго.

Пусть ран у меня не было, но вот сил не осталось совершенно. Не физических, а внутренних — Анубис потратил всё, что мог, и даже поскрёб по донышку. И не во время боя, а при допросе Диего: именно Талант вытягивал из испанки нужные сведения. Не зря меня выгнали в туман, пробудь я там дольше и задай ещё парочку вопросов, может, и не смог бы вернуться. Так что я отказался от помощи, ушёл в свою комнату и рухнул на постель, заснул, едва голова коснулась подушки.

Проспал я почти полтора суток. Изредка просыпался, обнаруживал рядом Таню, что-то ел из её рук, закрывал глаза и снова погружался в сон. В эти редкие минуты пробуждения я чувствовал, как в груди ворочается Анубис и урчит в такт Мурзилке, спящему рядом. И скажу честно — Диего мне ни разу не снилась.

* * *

Очнулся я на третий день с рассветом, полный сил и со списком дел в голове. Спустился в столовую, где был тут же пойман Настасьей Филипповной, накормлен блинами, напоен кофием и посвящён в последние новости.

Хирург из Меленок, тот, который лечил опричников, уже уехал. Но пообещал, что все раненые будут жить, Апполинарий ходить, Бобров и с одним глазом всё увидит, а Ваську выгнал из кровати как симулянта.

— Ты зайди к Пете, — попросила ключница, — очень он переживает из-за глаза. Как бы в тоску злую не впал.

— Угу, навещу обязательно. А что Дмитрий Иванович?

Настасья Филипповна горестно вздохнула.

— К нему тоже зайди. Сидит у себя в комнате и горькую пьёт. Я приказала ему отнести побольше рябиновки, уж больно тяжко ему. Костя, ты точно ему руку наколдовать не можешь? Хоть и мертвец, а спиться может, уж поверь мне. Без руки, считай, без дела остался, как ему жить-то теперь. Может придумаешь чего, а?

— Посмотрю, что можно сделать.

Чуть позже пришла Марья Алексевна, и я рассказал им о Диего в подробностях. О её связях с Голицыным тоже обмолвился, но не стал уточнять, откуда взял сведения.

— Ах ты ж, сучка крашена! — возмутилась Настасья Филипповна. — А ещё рябиновку мою пила!

— Прям бы так и убила паразитку! — Марья Алексевна хлопнула ладонью по столу.

— Петю покалечила, стервь!

— Своими руками бы придушила!

Пришлось выслушать целый водопад возмущения. Под конец Марья Алексевна и Настасья Филипповна сошлись во мнении, что я зря убил испанку. Надо было привезти