костяк окопный. Большинство ведь зазря сажали, для плана и «в свете новых веяний» — кто сажал? Ваши, суки… Извини. Про начальство не говорю — я их дел тогда не знал, но те хоть работу волокли. Сменил их кто? «Укрепили» милицию партейцами-алкашами и из ваших — кем побестолковее. Хорошего опера кто отдаст? Трудно нам сейчас Комитету поверить…

— Тем более — полюбить.

— Так точно. Хотя лично ты — мужик мировой. И еще я с полдюжины сыщиков в вашей системе знаю, но скажут завтра опять ментов сажать — вы же этим и займетесь.

— Идите вы… Нашли на кого наезжать. Не ожидал от тебя, Виноградов…

— Бывает, необходимо дать возможность эмоциям взять верх над рассудком…

— Чаще всего из этого получается глупость.

— Знаешь, а иногда — подвиг. — Собеседники уже оделись, и Виноградов возился с замком.

«Дежурный» таксист — один из постоянно кормившихся «на отстое» у Морвокзала — с шутками и прибаутками домчал их до ближайшей станции метро бесплатно: он работал на аренде и мог, не нанося ущерба государству, позволить себе подобный знак уважения.

Разговор с Володиным не получился.

Собственно, на абсолютную искренность этого человека Виноградов и не рассчитывал, однако учитывая ряд обстоятельств… Они были знакомы уже почти год, и, несмотря на различие в социальном положении, взглядах на жизнь, внешнем облике, наконец между ними за этот период образовалась незримая, но явственная общность — сродни той, которая возникает при длительной позиционной войне между окопными командирами противостоящих подразделений. Обмениваясь пулеметными очередями, допрашивая пленных, перехватывая друг у друга клочок нейтральной территории, они через некоторое время начинали — судя по воспоминаниям участников первой мировой войны — чувствовать противника и уважать его. Что, впрочем, у настоящих профессионалов на качестве выполняемого ратного труда не сказывалось.

Виноградов, безусловно, кривил душой, характеризуя Володина как простого шофера и охранника. Михаил Володин в социальной иерархии преступного мира занимал то же положение, что и Владимир Александрович в милиции, — он был бригадиром в команде рэкетиров, контролировавшей Морской вокзал. И проблемы ему приходилось решать аналогичные: дисциплина личного состава, отчетность — правда, денежная — перед вышестоящим начальством, транспорт, связь… Раза три Виноградову удавалось, особенно поначалу, получать более или менее значимые показания от обложенных «оброком» проституток, фарцовщиков, ресторанных халдеев, но в последний момент их либо оказывалось недостаточно для прокуратуры, либо крайним оказывался кто-нибудь из рядовых бойцов.

Володин — в прошлом мастер спорта по боксу, бывший офицер спецназа морской пехоты, обладавший, наряду с исключительной храбростью и беспощадностью, еще и яростным честолюбием, был вынужден довольствоваться в общем незначительным постом. Путь в авторитеты ему заказан — в современном, компьютеризованном и американизированном преступном мире еще сильны отголоски «воровского закона» — человек, в сознательном возрасте сотрудничавший с Властью, навсегда запятнал себя. Сосуществуя на одном объекте, Виноградов и Володин, естественно, часто встречались, иногда даже ели за одним столом — причем каждый платил за себя… Это производило неплохое впечатление на подучетный контингент — спекулянтов, валютчиков и путанок и отвратительное — на непосредственное начальство с обеих сторон баррикад. Так и жили, ценя жесты доброй воли со стороны друг друга. Володинцы с жестоким боем вышибли с вокзала воров-карманников, еще недавно превращавших в кошмар жизнь иностранцев, отрегулировали количество мажоров на привокзальной площади, отсеяли запойных и нечестных проституток, наладили порядок, искоренив драки и дебоши в ресторане — обеспечив и тем, и другим, и третьим защиту и покровительство от «чужих» рэкетиров и просто бандитов. А Виноградов взамен, как это ни странно, всего-навсего честно делал свое дело — не брал взяток и не устраивал беспредела.

У Виноградова в близком окружении Володина был источник информации. У Володина, как подозревал Виноградов, — тоже, вероятно, и не один. Зарплата милиционера невелика…

Бар, грязноватая скатерть, полуостывший кофе.

— Знаете, Володя, моя Анька сделала себе такую короткую прическу… Я себя прямо каждый вечер немножко педиком чувствую.

— Миша, бросьте трепаться. Давайте к делу. Я редко о чем прошу, но на этот раз…

— Послушайте, Володя. Не обижайтесь. Я всегда к вам неплохо относился, а сейчас тем более фирма в долгу — это же вы ликвидатора завалили. Если бы я заранее не знал ответа, я бы даже премию, благодарность — не знаю как — словом, денег предложил. Но вы ж не возьмете?

— Не возьму.

— То-то. А в наши дела не лезьте. С кем надо — сами разберемся.

— Но ведь если бы не случай, лично я был бы уже где-нибудь на Северном… Не кто-то — я. Тут уж дело принципа — до тех козлов добраться.

— Понимаю. И сочувствую — как человеку. Но как менту… Не обижайтесь. — Володин встал и, собираясь уходить, процитировал Киплинга, своего любимого поэта еще с честных, нищих спецназовских времен: — «Запад есть Запад, Восток есть Восток — и вместе им не сойтись…»

— Продолжение вспомните! А, ладно. Последний вопрос. Личный, не по теме.

— Валяйте.

— Вам там, в фирме, — сильно влетает за такие ляпы, как с Квадратным?

— Ну ты, начальник, даешь! — Володин весело колыхнулся всем своим почти двухметровым телом, потом внезапно посерьезнел. — Знаете, Володя… Живым оставили — уже хорошо. С «должности», конечно, попрут — у нас ведь выговоров или, там, порицаний не бывает.

— Не горюйте, выплывете.

— Попробую. Тогда уж и у меня вопрос. Тоже личный.

— Давай напоследок.

— Володя, а почему вы взяток не берете? Все равно ведь никто не верит…

— Как сказать… Уж во всяком случае — не от страха или, там, высоких принципов. Помните, Мерзляев в фильме: «Работал не за страх и не за совесть, потому что ни того ни другого у него не было».

— Уходите от ответа?

— Да нет, пожалуй… Противно. Брать с вас или с другого человека, которого по-человечески уважаешь, — его унижать. С дурака или стервеца — самому унижаться. Тем более — оно все этого не стоит. Что мне червонца до получки лейтенантом не хватало, что сейчас стольника на шмотку жене… Стал бы брать — тысяч бы не хватало: на машину, на дачу, на брюлики.

— Согласен.

— Ну и ладушки. Не увидимся больше?

— Город маленький — всего пять миллионов. Слышь, начальник, не лезь в это дело, а? — И Володин, не дождавшись ответа, шагнул к выходу.

Обыкновенно Виноградов в транспорте в час «пик» ездил только по утрам. Возвращаясь с работы, он уже не попадал в основной пассажиропоток — большинство трудящихся к тому времени успевало поужинать в домашнем уюте и задремывало перед телевизором. Но в этот вечер, следующий после неудачного разговора с Володиным, Виноградов, плюнув