Не говоря уже, что с Мудангом дипломатию порушим, а они тем временем, как доносит разведка, потихоньку прибирают к рукам остатки джингошского вооружения. Дескать, в счёт контрибуции.

Короче говоря, день был препоганейший. После второй прессухи даже домой идти было неохота. Вроде как надо бы что-то полезное сделать, а не только от всяких сволочей отбрёхиваться, но ни сил, ни мозга не осталось. Дома ещё у жены идеи всякие — давай в отпуск съездим, давай ковёр на лоджию выберем… У меня проект месяц как стартовал, какой отпуск, какой ковёр?! Может, оборудовать себе комнату здесь, на объекте? Кто мне запретит? А ей сказать — потребовали.

Открыл форму для подачи на размещение и понял, что на это сил уже тоже нет. Напишите обоснование тому-сему, обрисуйте свой портрет как жильца и сошлитесь на трёх человек, с которыми вам приходилось квартировать, чтобы они дали рекомендации. Подопытного вот ни о чём таком не просили! Может хоть разносить свою комнату в щепки, никто его не выгонит!

Весь день впроголодь, жрать хочется до ужаса, и гастрит тут как тут, а на объекте в таком позднем часу только печенье из автомата и какие-то морковные палочки. Надо хоть растворимой овсянки запасти или киселя какого-нибудь…

Пошёл порыскать на кухне, вдруг остался суп или хоть каша с завтрака… Сидит там это чучело, харчит что-то. Похоже, опять тухлятину из помойки спёр. Ну, моё какое дело, муданжец никаких предписаний по диете не присылал. Хочет жрать пропастину — пусть его.

При виде меня засуетился, дрянь за обе щеки залямал и проглотил, не жуя. Впрочем, кто сказал, что он так-то жевал. Лицо как-то у него дёрнулось странно, как будто только что на месте рта хобот был. Но это мне, наверное, с устатку мерещится.

— Чё ты от меня-то шарахаешься? — фыркнул я. — Не я тут убираюсь.

Он кивнул и остался сидеть, руки так и лежали на столешнице с загнутыми пальцами, как будто всё ещё держали что-то, да только того уж след простыл. Меня раздражало, что он следит за мной своим расфокусированным взглядом, как будто не до конца в сознании. Впрочем, наверное, так и было.

Я пошарил в холодильнике, но ничего безопасного там не нашёл: хлеб, соусы, сиропы какие-то… Варенье. Бабка небось своё таскает. Желудок пронзило острой болью, и я начал хлопать дверцами шкафчиков, прижав одну руку к животу. Надо снова таблетки с собой носить. Давно уже приступов не было. Может, тут хоть тупо крупа какая-нибудь есть? Домой пилить — это часа полтора, сейчас самый час пик, я ж загнусь. Только если заскочить в клинику в ближайшем городе… И часа полтора ждать там в очереди. Проклятого риса навалом, от него только хуже будет…

— Вам… нездоровится? — донёсся тихий голос подопытного, похожий на далёкое зудение комара. Аж дрожь по позвоночнику пробежала.

— Нормально всё, — огрызнулся я.

— Живот болит? — снова прикопался он. — Я могу помочь. Я про живот уже много всего знаю.

Я обычно не вслушиваюсь в бред, который он несёт, но меня смутило это “уже”. Про что ещё он собирается узнать?

— Что такое гастрит, знаешь? — хмыкнул я. Надо хоть тупо воды попить, что-то совсем худо. На прессухе печенье какое-то съел, что ли? Не заметил.

— Нет, — слышно разочарование в голосе.

— Ну так погугли.

Закинувшись парой стаканов воды, я повернулся к раковине и краем глаза заметил, что это чудо уже сидит носом в планшете. Голубоватый свет снизу делал его острое лицо ещё стрёмнее, чем оно выглядело на самом деле. Правда, что ли, гуглит? Жрать по-прежнему хотелось. Обшарив ещё три шкафа, я наконец нашёл какой-то завалившийся за коробки суп для худеющих — из овсяной муки с сельдереем и какой-то химией. Ну хоть овсянка, хуже не будет.

Хуже стало. То есть просто ни в сказке сказать, насколько хуже. Запил ещё тремя стаканами воды. Пришлось сесть и согнуться, вмяв кулак в живот. Подташнивало.

— Я понял! — раздался радостный голос. Этот ещё придурок общаться хочет. Отвалил бы уже в свою комнату, надо уборщице сказать, чтобы не гоняла его, пускай там помойку разводит…

Внезапно всё прошло, как рукой сняло.

— Так лучше?

Красная физиономия подопытного внезапно оказалась очень близко, а закорюченные пальцы нависли над плечом, будто собрались впиться. И глаза у него… Блик, что ли, от лампы над раковиной? Показалось, будто зрачок не один, а множество, как икринки… Примерещится же на фоне болезни. Но не болело больше совсем. Я сидел, прислушиваясь к своим ощущениям.

Нет, ну ладно, отпустило — и хорошо. Жрать всё ещё хотелось. Сгорбленная фигура, нависшая над плечом, зашевелила хоботком и зафыркала.

— Ой, может, я что не так сделал? Или вы с детства болеете? Ну не больно же больше? Вы как?

Я внезапно осознал, что сижу тут в полутёмной кухне один во всём здании с этим негуманоидом, и если он начнёт меня жрать, охрана от ворот не услышит. А если и услышит — что она сделает?..

— Всё нормально, — немного не своим голосом выпалил я и встал, чтобы хоть отойти от него подальше. Он принялся тереть скрюченными пальцами уголки рта, как муха умывается. — Пора домой. Спасибо-досвиданья.

Чем дальше я от него уходил, тем ярче накатывало осознание, как стрёмно это всё было только что. Из дверей я вылетел, как пробка из бутылки, вскочил в свою авиетку и велел её ИИ гнать как можно быстрее. Только когда долетел до телепорта, полегчало: спокойный, знакомый, хорошо освещённый вестибюль, места ожидания своей очереди, кофейный автомат. Передо мной было пять человек, и я выпил полстакана кофе, прежде чем вспомнил о приступе и сообразил, что это была плохая идея. Но боль не вернулась. На всякий случай открыл приложение клиники и записался к своему гастроэнтерологу на утро. К счастью, когда я вернулся домой, жена уже спала у себя в комнате и вопросом ковра меня не мучила.

А утром глаза моего врача были не меньше, чем вчера у этого негуманоида.

— Я четыре раза проверил, — снова и снова повторял он. — Это точно ваш скан. И вот это точно ваш скан месячной давности. Не бывает таких изменений за месяц. Да что за месяц, такого вообще не бывает! Вы как будто во времени откатились на десяток лет! Чудеса, да и только!

Глава 3