— Кто Зою обидел? — спросил Павел, серьезно глядя в эти прозрачные глаза.

В глазах Андрюши на миг появилось какое-то выражение, но Павел не успел понять — какое. Андрюша отвернулся, задумался, наморщив лоб и оттопырив нижнюю губу, поскреб стриженую макушку и, наконец, неохотно буркнул:

— Да там… козел один. Косой в дым. Или на колесах.

— Ты мне его покажешь, — сказал Павел без малейшего намека на вопрос.

Андрюша быстро глянул на него и опять отвел глаза:

— Да нет, его увезли уже…

— Куда? — нетерпеливо спросил Павел, отчетливо сознавая, что ведет себя в высшей степени глупо.

— Так я ж говорю — косой совсем… Вообще не рубит… Короче, упал и… это… в травмопункт его повезли.

Теперь детские глаза Андрюши с явным ожиданием уставились на Павла.

— Быстро, — удивился Павел.

— А мы на своей возим, — объяснил Андрюша невинно. — Мы «скорую» не вызываем. И ментов не вызываем. От них только пыль… Оно нам надо? У нас своих тачек полный карман.

— Я не про это. Я про то, что быстро этот козел… травмировался… — Павел помолчал, с интересом разглядывая двухметрового Зоиного защитника, и деловито спросил: — Что там с ним? Грабли поломаны, что ли?

— Нет, — с сожалением сказал Андрюша. — Поломаны — это вряд ли. Хотя откуда я знаю? У меня рентгена нет. Может, немножко и поломаны… Мне показалось, там только ушибы. Но хорошие — недели две морда черная будет. А потом — как повезет. Может — зеленая, может — желтая…

Андрюша рассказывал все это совершенно хладнокровно, даже голоса не понижая. Павел рассматривал свежую ссадину на костяшках пальцев правой Андрюшиной руки и думал о том, что в любом другом случае эти сбитые костяшки и этот спокойненький рассказ двухметрового амбала вызвали бы у него, Павла, омерзение. Ему приходилось драться — и даже чаще, чем хотелось, — но он никогда не избивал кого-то слабее себя, и уж тем более — никогда не смог бы говорить об этом вот так безмятежно. Багровый синяк на нежной Зоиной коже… Тот козел будет две недели ходить с черной мордой. Ну и заведение. И на кой же черт его сюда занесло?

Двухметровый Андрюша перехватил его взгляд и по-детски спрятал руки за спину.

— Кто такой Серый? — спросил Павел, совсем не ожидая ответа.

— Серый — самый крутой у нас, — помолчав, серьезно ответил Андрюша. — Он… в общем, с ним никто не связывается. Ни братва, ни деловые, ни черные… Вы приезжий, что ли?

Сейчас в его речи не было и намека на блатные интонации, и Павел отметил это как признак серьезности характеристики «самого крутого» здесь Серого. Ну, крутой и крутой. Его это не интересовало. Его интересовало, почему этот Серый заезжает за Зоей. Может быть, Андрюша и на этот вопрос ответил бы, но Павел почему-то не решился спросить. Именно — не решился. Это раздражало. Сроду он за собой нерешительности не замечал. Ладно, можно и самому все узнать. Если, конечно, ему будет нужно.

Дверь бара открылась, выпуская очень юную и очень пьяную парочку, Павел оглянулся и успел заметить, что Зоя идет от стойки бара к двери, на ходу оглядываясь и что-то кому-то говоря, улыбаясь, мотая своей гривой и виляя бедрами. И закрывая синяк на бедре большим пестрым пластиковым пакетом, доверху чем-то набитым. Сейчас она выйдет в холл, возьмет у Андрюши «свою долю» за пляски в ресторане, наденет плащ и уедет с Серым.

И Павел никогда ее больше не увидит. Вот и хорошо. И наплевать ему на этого Серого. Пусть она катится со своим Серым на все четыре стороны…

Интересно, а в какую сторону они покатятся, действительно? Второй час ночи. Значит, или к нему домой — или к ней домой. Машина под рукой, так что вполне можно проследить… Просто так, из академического интереса. Никаких других интересов у него в этом деле нет.

Так, время от времени напоминая себе, что никаких других интересов у него в этом деле нет, Павел уже быстренько прикидывал план действий. Андрюша забыл принести Зоин плащ, поэтому минут пять форы есть: пока за плащом будут ходить, да пока деньги Андрюша ей передавать будет, да пока она их сосчитает… За это время вполне можно успеть тихо выйти к машине, без паники завестись, вылезти со стоянки — страшно неудобно все здесь устроено — и даже, может быть, получится вычислить машину этого Серого и незаметно поглядеть со стороны на него самого. Просто интересно. Почему бы и не поглядеть на самого крутого в этой дыре Серого, с которым абсолютно никто связываться не хочет? Если не считать Зои, конечно.

Павел нейтрально кивнул Андрюше, спокойно повернулся и неторопливо пошел к выходу, всей кожей ощущая момент, когда Зоя вышла из бара в холл. Стараясь не задерживать шаг и не оглядываться, он сунул в руку неподвижному, как восковая кукла, швейцару первую попавшуюся в кармане пиджака купюру, и выходя в услужливо распахнутые двери, успел услышать голос Зои:

— Плащ ты, конечно, забыл? Ладно, стой смирно, я сама сбегаю…

Так, все идет по плану. Интересно, какая из машин — Серого? Скорей всего — вон та километровая акула, раз он такой крутой. Но в акуле никто не сидит, да и, кажется, эта машина уже стояла здесь, когда они с Макаровым приехали. Впрочем, и все остальные тоже стояли. Кроме одной, но такая таратайка вряд ли принадлежит самому крутому. Да и не самый крутой на ней ездить постеснялся бы, наверное. Павел прошел к своей «десятке», намеренно долго открывал дверцу, осторожно поглядывая по сторонам, хотя осторожничать было, кажется, незачем — кроме двух охранников, курящих у ворот метрах в двадцати от него, нигде никого — ни на стоянке, ни во дворе, ни на террасе. Наверное, машина Серого ждет за воротами, на улице. Павел сел за руль, закрыл дверцу и вставил ключ в замок зажигания, собираясь потихоньку вырулить к воротам. Там он наверняка успеет увидеть, в какую машину сядет Зоя, а если повезет — то и проследит до ее дома. Или не до ее дома. А потом? Ах, черт… Павел скрипнул зубами, давя внезапную и оглушающую вспышку яростного гнева, сжал кулаки, пытаясь успокоить ставшие непослушными руки, и принялся про себя считать до десяти.

И поэтому опоздал. Дверь казино широко распахнулась, из нее почти выбежала Зоя, смеясь и что-то говоря идущему за ней швейцару. Швейцар сейчас нисколько не был похож на восковую куклу. Швейцар сейчас был похож на заботливого папочку, или на дядюшку, или, точнее, на дедушку, который квохчет над любимой, но не очень послушной внучкой. Павел тихо опустил стекло и напряженно прислушался.

— Оденься, глупая, — рокотал гулкий бас швейцара. — Мало ли что — лето! Такое лето хуже осени… Да и ночь сырая. Оденься, кому говорю! Дождь недавно прошел, а ты голяком шастаешь…

Зоя ответила на бегу, но швейцар поймал ее за локоть, отобрал пластиковый пакет и опять загудел:

— Мало ли что — в машине! Чем это в машине теплее? И окна пораскрываешь, знаем мы вас… Так сквозняком прохватит, что… Одевайся давай, не серди меня.

Зоя опять засмеялась, жестом фокусника выхватила из пакета в руках швейцара какой-то сверток, встряхнула его и, крутанувшись на одной ножке, в секунду оказалась завернутой в длинный, почти до пят, легкий светло-серый плащ.