Всю жизнь меня окружали мужчины: братья, отец, Луис и, конечно, Гриф. В школе я тоже дружила почти исключительно с мальчишками. Мама умерла, когда мне было семнадцать, но даже при жизни она находилась где-то на периферии моего мира. Жаль, я почти не обращала внимания на то, как мама держалась и одевалась. В памяти сохранились отдельные нечеткие картинки. Мама никогда не носила брюк, а только длинные юбки. Она часто сидела, закинув ногу на ногу. Каштановые волосы она элегантно укладывала на затылке. Маме никак не удавалось научить меня одеваться со вкусом, краситься и сидеть, как подобает настоящей леди. Зато она запрещала мне стричься. В знак протеста я собирала волосы в примитивный конский хвост, а сверху нахлобучивала бейсболку. Теперь я жалею, что не переняла у мамы манеры тщательно красить губы и чуть-чуть прыскать духами на запястья. Помню, как она склонялась к отцу, что-то шептала ему на ухо, и он улыбался. Ей удавалось успокоить мужа, лишь положив холеную руку ему на плечо. Мама всегда оставалась для меня загадкой — как и моя молчаливая дочка. Калли обожает расчесывать волосы после купания — она подолгу любуется своими ноготками, которые я довольно неумело ей крашу. Растить дочку — все равно что получить во владение карту острова сокровищ, от которой оторваны важные куски. Бывало, я сидела и внимательно наблюдала за Калли, любуясь ее движениями, ее жестами. Когда она еще говорила, она хотя бы давала понять, чего она хочет или что ей нужно, а сейчас я только гадаю, ошибаюсь и надеюсь на лучшее. Я стараюсь жить так, словно с моей Калли ничего не происходит, словно она — обычная семилетняя девочка, которую не обсуждают на школьных педсоветах. Стараюсь не обращать внимания на то, как переглядываются соседи. Наверняка шепчутся за моей спиной, что у Кларков девочка «со странностями».

Мне хочется заглянуть к Калли, но кто-то по-прежнему настойчиво колотит в нашу тяжелую дубовую дверь, поэтому я спешу вниз. Старые, покоробленные половицы скрипят под моими босыми ногами. Я открываю и вижу Луиса и Мартина Грегори, отца Петры. В последний раз Луис был у меня дома три года назад. Правда, тогда я его почти не запомнила, потому что упала с лестницы и лежала в полубессознательном состоянии.

— Здрасте, — неуверенно говорю я. — Что стряслось?

— Тони, Петра не у вас? — спрашивает Луис.

— Нет, — отвечаю я и кошусь на Мартина. На секунду лицо у него вытягивается, но он тут же вскидывает вверх подбородок.

— А можно мне поговорить с Калли? Вдруг они с Петрой… — Мартин колеблется. — Мы нигде не можем найти Петру, вот и подумали: может, Калли знает, где она?

— Да, конечно! Входите, пожалуйста! — Я веду их в гостиную. Замечаю на журнальном столике пивные банки, поспешно хватаю их, бегу на кухню и выбрасываю в мусорное ведро.

— Сейчас разбужу Калли. — Я бегу наверх, перескакивая через две ступеньки. Мне очень жалко Мартина и Фильду. Я зову: — Калли, Калли, просыпайся, детка, мне нужно с тобой поговорить! — Взбежав на второй этаж, вижу Бена. Он стоит на пороге своей комнаты. Он без рубашки, я замечаю, что его рыжие волосы не мешает подстричь. — Доброе утро, Бенни. Петра потерялась. — Я подбегаю к спальне Калли и распахиваю дверь. Постель смята, на полу валяется игрушечная обезьянка. Обезьянка смотрит на меня и улыбается. Озадаченная, я застываю на месте, но тут же разворачиваюсь кругом. — Бен, где Калли?

Он пожимает плечами и уходит к себе. Я быстро осматриваю спальню для гостей, мою спальню, комнату Бена. Спешу вниз.

— Ее тоже нет!

Я пробегаю мимо Луиса и Мартина, по скрипучим ступенькам спускаюсь в подвал, включаю свет. В подвале прохладно и сыро. Все опутано паутиной, во всех углах коробки. У стены стоит старая морозилка. Невольно прижимаю руку к сердцу. Наверное, все слышали страшилки про то, как дети играли в прятки, залезли в старый холодильник, а потом не сумели выбраться оттуда… Время от времени я вспоминаю об этом и велю Грифу выкинуть старье. Но до сих пор мы так и не удосужились выбросить морозилку. Я быстро откидываю крышку. В нос бьет запах плесени… Пусто! Отдышавшись, я возвращаюсь на кухню. Луис и Мартин выжидательно смотрят на меня. Я молча распахиваю дверь черного хода. Оглядываю наш просторный задний двор, бегу на опушку леса, вглядываюсь в тени под деревьями. Задыхаясь, бегу назад, домой. Луис и Мартин ждут меня за сетчатой дверью.

— Ее нет.

Луис внешне невозмутим, Мартин очень встревожен.

— Скорее всего, они вместе где-то играют. Ты не знаешь, где они могут быть? — спрашивает Луис.

— В парке? А может, в школе… Но сейчас еще очень рано… Часов шесть, наверное, да? — Я теряюсь в догадках.

— Петры не было дома уже в половине пятого, — сухо заявляет Мартин. — Куда они могли деться в такую рань?

— Понятия не имею… Ничего не понимаю! — отвечаю я.

Луис хочет осмотреть дом. Я хожу за ним по пятам. Он знает, где искать: заглядывает в шкафы и под кровати, но никого не находит.

— Я разослал приметы Петры патрульным. Они уже ищут ее по всему городку, — говорит Луис. — Пока не похоже, что девочек… — Он умолкает, а потом продолжает: — Что с девочками что-то случилось. Вы пока поищите их там, где они обычно играют.

Мартин неуверенно кивает, и я тоже.

— Тони, я видел грузовик Грифа. Он дома? Может, он в курсе, где Калли и Петра?

Луис, как всегда, очень деликатен. На самом деле его интересует, в состоянии ли Гриф членораздельно говорить и соображать или он совсем отключился после ночного запоя.

— Грифа нет дома, он поехал на рыбалку с Роджером. Они договаривались отправиться где-то в полчетвертого утра.

— А не мог он взять девочек с собой на рыбалку? — с надеждой спрашивает Мартин.

— Нет, что вы! — Я смеюсь. — Взять с собой на рыбалку двух маленьких девочек Грифу и в голову не придет. До субботы его можно не ждать. Я уверена, что девочки не с ним.

— Не знаю, Тони. Может, он все же решил взять девочек… Он записки не оставил?

— Нет, Луис. Уверена, он ни за что не взял бы их с собой. — Его упорство начинает меня раздражать.

— Тогда ладно, — говорит Луис. — В час дня встретимся снова. Если к тому времени девочки не найдутся, будем думать.

Сверху слышится шорох. Обернувшись, я замечаю, что Бен вышел из комнаты и сидит на лестнице. В полумраке его легко принять за Грифа: Бен такой же рыжий и широкоплечий. Только глаза у него другие — мягкие, спокойные.

— Бен, — говорю я, — Калли и Петра куда-то делись, и мы не можем их найти. Как, по-твоему, где они?

— В лесу, — тут же отвечает Бен. — Сейчас развезу газеты и пойду их искать.

— Велю нашим обыскать лес возле опушки, — говорит Луис. — Увидимся в час дня.

Сегодня я проснулся, как от толчка. Сердце колотилось как бешеное. Мне снова снился тот дурацкий сон. Мы с тобой лезем на старый орех, который растет у Моста Одинокого Дерева. Я, как всегда, поднимаю тебя повыше, и ты тянешься к нижней ветке, хватаешься за нее так крепко, что твои пальцы с обгрызенными ногтями белеют. Я в сердцах тороплю тебя, потому что у меня нет времени. Вот ты уже наверху, и я смотрю на тебя с земли. Теперь тебе легче подниматься — ветви растут плотно, они толстые и прочные. Ты лезешь все выше и выше, сначала у меня над головой мелькают твои костлявые коленки, потом я вижу подошвы твоих теннисных туфель. Я кричу: «Калли, ты залезла слишком высоко, спускайся! Ты упадешь!» Но ты исчезаешь. Я больше тебя не вижу. И думаю: вот влип! Вдруг сверху доносится твой голосок: «Бен, поднимайся сюда! Ты должен это увидеть! Скорее, Бен, скорее!»