Пахло прогорклым жиром, затхлой водой и… немытым телом. Немытым телом – сильнее всего. Он брезгливо сморщился – вонючие человечки! – и попытался пошевелиться: сейчас встанет и выкинет вонючку вон. Убьет уже потом, на свежем воздухе – хуже самих человечков пахнут только их трупы. Пошевелиться получилось, встать – нет. Запах почему-то только усилился. С трудом он сумел повернуть голову: под его взглядом недавно еще густая тьма словно протаивала, сменяясь прозрачным серым сумраком, и он увидел… А что, собственно, он увидел? Он полежал, хлопая глазами. Рядом – протяни руку и коснешься, если бы он только мог протянуть руку – была… стена? Он засомневался: стена – это камень, украшающие ее самоцветы, на худой конец – дерево или глина, как в убогих человечьих поселениях… Эта стенка казалась плетеной, как туесок.

Он бы еще долго лежал, медленно моргая и также медленно ворочая в голове тяжелые, как камни, и тягучие, как патока, мысли, но на переплетённой лозе замерцали оранжевые пятна, раздался шорох – так шуршит чешуя. Но склонившееся над ним лицо было человечьим. Женским. Белая-белая кожа, будто обладательница ее никогда не была под солнцем. Такие же белые волосы – мокрые, он чувствовал капли, падающие со свисающих ему на грудь тонких, похожих на веревочки, косиц. Со смутным разочарованием понял, что женщина немолода: рука, поставившая рядом с ним плошку с плавающим в жиру фитильком, была морщинистой, с крупными, вздувшимися венами. Женщина завозилась – он почувствовал бережные, аккуратные прикосновения. Кажется, что-то сняли с его груди – он ощутил холодок, и к резкому запаху немытого тела добавился еще и запах крови. Женщина одобрительно прицокнула языком, и исчезла – мимо заструился толстый чешуйчатый змеиный хвост. Стало светлее, потом светлое пятно заслонил человечий силуэт и негромкий старческий голос позвал:

– Митрошка! Иди сюда, пострел!

Змеиный хвост извернулся, и женщина снова оказалась рядом.

«Никса». – понял он, морщась от отвращения – никс он не выносил: ни змеи, ни человеки. Особенно сильно не выносил после того, как эта наглая человечка, Криза, осмелилась сказать, что никсы мало чем отличаются от драконов, только у тех змейский и человечий облик проявляются по очереди, а у никс – одновременно.

Криза! Он вдруг вспомнил все и сразу: рассветное небо и мощные челюсти, смыкающиеся у него на гребне. И боль, беспомощность, еще более страшную от того, что ничего подобного он не ожидал! Он судорожно дернулся.

– Тихо-тихо… – зашелестел негромкий голос. – Потерпи чуток! Митрошка, ну, где ты там!

В ногах снова возникло светлое пятно – на сей раз он сумел понять, что от входа откинули плетеную из травы занавеску, впуская тусклый дневной свет. Внутрь на четвереньках заполз тощий человечий мальчишка:

– Здесь я, чего орешь, старая? Если до сих пор не сдох, значит, и сейчас не сдохнет!

– Поговори у меня! Помоги перевернуть.

Его ухватили еще одни руки, на сей раз совсем неласковые, послышалось короткое хеканье… и точно мешок, перекатили на бок, так что он с размаху ткнулся носом в плетеную стенку. Маленькие, но крепкие ладошки уперлись в плечи, а смутно знакомая острая коленка – под поясницу и… он взвыл от боли, когда на спине вдруг что-то рванули, отдирая с хрустом – ему показалось, что клок его собственной шкуры!

– Тихо-тихо… – снова забормотала никса. – Воды чистой мало, повязку не размочишь, так отдирать пришлось… Сейчас перевяжу, промою, будешь ты у нас молодцом… – позади захлюпало, а потом по спине прошлось мокрое, холодное… Больно! Невольный стон вырвался из груди и снова женщина ласково зашелестела. – Еще чуть-чуть…

Да какие тихо, какие чуть-чуть! Он ведь помнил! Как гонял эту недодраконицу Кризу по всему небу… Пока эта тварь, не владеющая огнем, ни даже водой или воздухом, каким-то невероятным способом сумела его… нет, не победить, разве можно назвать подлость победой? Переиграть! Как она там орала – «я лекарь!» И полосовала когтями его крылья. Да как она посмела… она лечить должна, а не использовать свои знания вот так… гнусно… Ну, ничего! Он жив и… он ее золой пустит! Вот сейчас перекинется… он снова взвыл – еще одну повязку отлепили от ноги, сквозь звон в ушах тихим рокотом долетали успокаивающее бормотание никсы и короткие злые реплики мальчишки.

Он и мгновения больше не собирался это терпеть! Сейчас он превратится и уберется как можно дальше из вонючей никсовой норы, а уж потом подумает, что ему делать. Он привычно напрягся, с мимолетным злорадством представив, как разлетаются в клочья плетеные стены и низко нависающий потолок, как что-то недобро бурчащий человечек отлетает прочь от разворачивающегося крыла… и пусть будет благодарен, если его походя не придавят лапой… Он напрягся и…

Ничего. Он по-прежнему лежал, уткнувшись носом в стенку, а никса и мальчишка возились с его ногами… ногами, не лапами! В груди словно ледяная змейка зашевелилась. Он напрягся еще, точно надеялся выдавить привычный и родной драконий облик на поверхность…

Ничего.

– Заживает как на оборотне! – никса засмеялась. – Только вот тут и тут… – ее холодные влажные пальцы коснулись его спины и затылка. – Сперва затягиваться начали, а теперь… – она не закончила.

– Ага! Прям дырки… Будто клыками проткнули. – мальчишка совершенно бесцеремонно ощупал ему спину и затылок. – И на груди дыра – тоже не заживает! – снова ухватил его за плечи и встряхнул, переворачивая.

Его перекрутило, как деревенские бабы перекручивают выстиранное в речке белье, и он дохнул мальчишке прямиком в лицо. Пусть огонь опалит неприспособленные для этого легкие и глотку, лишь бы увидеть, как у человечьего ублюдка вспыхнет голова, и он пронзительно заорет и замечется, натыкаясь на стены и свою подружку-никсу!

Из груди вырвался сдавленный хрип, тонкая ниточка слюны повисла на губе.

– Точно шилом пырнули! Или когтем… – радостно сказал мальчишка, тыча ему пальцем в грудь.

Ледяная змейка в этой самой груди разрослась в целого ледяного змея, обвив его тугими кольцами. Когтем… пырнули. Он должен был ее сжечь! Дохнуть пламенем в наглое человечье лицо, осмеливающееся прикидываться драконьей мордой, и смотреть, как зубастая ухмылка стекает вместе с расплавленной чешуей. А потом коготь Кризы вошел ему между чешуек – и его огонь исчез. Ее зубы вонзились в гребень и в спину, в гребень и в спину…

«Это она. Я не знаю, как она это сделала, но точно – она! У меня больше нет огня, нет крыльев, я… я больше не могу стать змеем?»

– Да будь