У Пасечника горели глаза, когда он говорил о русском марше! Надо же, не он ли открыл шлюзы диаспорам и продал им самые лакомые куски московской земли? Теперь он готов примерять шлемы Минина и Пожарского. А ведь тут половинчатая тема не пройдет. Наци чувствуют подвох. Мало кричать: «Я за русских!» Жирика они освистают и не встанут под его знамена. Так же поступят и с ним. И с Энерджайзером. Штурмовики за своего примут только убийцу! Или убитого во имя резни. По ходу Невольный, не по своей воле, конечно, будет призван именно для этой роли. Пасечник много знал. А ведь его все сбросили со счетов. Неужто забыли про его счета в Америке, Швейцарии, Англии?.. Он остался могучим, и Кремль лишь ранил зверя, не добив его. И это было ошибкой. Инициатива утрачена. И теперь ему, улыбающемуся на бестолковых допросах, куда его вызывают лишь в качестве свидетеля, неймется заявить о себе. Вопрос «Пенсии, что ли, не хватает?» не для него, уверовавшего в свою исключительность и потерявшему чувство реальности. Зачем он так суетится, когда «квартирный вопрос» решен? Этот вопрос тоже мелок, когда в руках одного человека были сосредоточены все рычаги управления Третьим Римом…

Львы, коршуны, медведи… Дугин был вынужден слушать, не перебивая и не показывая своего презрения. Он умел сдерживать эмоции. Он не позволит воспользоваться хаосом врагу, волею судьбы ставшему его финансистом. Пасечник – труп, по ошибке закопанный со скарбом. Времена подобных захоронений фараонов и вождей ацтеков канули в Лету. Труп придется эксгумировать ради сокровищ, а затем повторно сбросить в яму. Но не сегодня.

– Подлоги. Фальсификации… Я, как никто другой, знаю, как будут осуществляться подтасовки на выборах. Я подскажу, как Кремль все устроит, чтобы набрать нужный процент. Административный ресурс не перекроют никакие наблюдатели. Вбросы бюллетеней по принципу «карусели» гарантированы. И мы все это покажем. Народ выйдет на улицы!

– Тут мало только пассионариев и активистов с рупорами, – наконец, вставил Дугин. – Тут нужны люди действия с оружием.

– Вы о националистах. Я, конечно, понимаю, что реальное силовое воздействие можно ожидать только со стороны радикалов, но все же думаю, что возможно бескровное разрешение противоречий, – обтекаемо и витиевато изрек Пасечник.

– Бескровное?! Это война, – резюмировал Дугин. – Без радикалов революции не делаются. А революции бывают только цветные. Применительно к России они могут быть либо красные, либо коричневые. Оранжевый вариант у нас не пройдет.

В знак согласия Пасечник молча кивнул.

«Надо же, согласился, – подумал Дуга. – В мутной воде можно выловить золотую рыбку. Она ловится только во время шторма…»

Дугин вовсе не боялся шторма. И так же, как обиженный губернатор, хотел этого цунами. Полковник не хуже Пасечника знал, что Запад тешится иллюзиями и глубоко заблуждается, что сколько-нибудь серьезные волнения в России могут быть инспирированы за океаном…

«Эти напыщенные масоны и их корпулентные аналитики только и поспевают, что вскакивать на подножку уходящего вагона, – думал Дугин. – Но их мечта иллюзорна и нереализуема, ибо нет у них боевого духа. Даже хаосом Октябрьской революции и Гражданской войной интервенты не смогли воспользоваться. Расчлененная, ослабленная Россия скоро вновь стала крупнейшей империей! Волей вождя, способного направить тайфун народного гнева себе в угоду и управлять народной стихией…»

Стихия масс – вот что движет непредсказуемой Россией. А в раскачанной лодке остаются только профессиональные гребцы. Остальные – за борт. Бушующее море рано или поздно успокоится. Ему поможет успокоиться только истинный вождь, кому сам народ делегирует право казнить и миловать. Народ, уставший от хаоса и крови. И увидевший мессию в том, кто этот хаос прекратил! Вот именно! Не породил, тут надо вовремя свалить вину, а прекратил! И для этого надо пролить кровь. Народ – это серая масса, которая не принимает аргументы разума, зато послушно внемлет страху!

Страх толпы легко превратить в подобие любви, в подобострастие перед всесильным диктатором, вершителем суда и гарантом мира. Намного легче, намного быстрее, чем страх думающего индивидуума трансформируется в почитание и любовь к справедливому пастырю, который крестит своих адептов в святых водах, а не в багровых реках крови…

Дугин был окрылен. Он чувствовал такую свободу впервые в жизни. Он никому больше не подчинялся. И сильные мира сего заискивали перед ним, человеком действия. Сильным и волевым. Он знал, что когда-нибудь попадет в высшую лигу. И это только его заслуга… В этих размышлениях о своей роли могла дать сбой только адекватность, но не решимость осуществить великий замысел.

Какая роль в планах Дугина, будущего диктатора, уготована «крысе»?..

Перед тем как откланяться, Дугин признался Пасечнику:

– Я ведь знаю о Невольном. Но вы правильно делаете, что не верите до конца своему бывшему оппоненту Энерджайзеру. Он думает, что создал ручного киборга. Самоорганизующуюся и саморазвивающуюся машину. На самом деле это всего лишь кукла из папье-маше, которую вмиг сожрут кремлевские грызуны. На них нужна только настоящая боевая «крыса»!

На исследовательскую работу конспиративной лаборатории, расположенной в пределах Садового кольца, в элитном доме на Композиторской, теперь были деньги. Дугин уволился со службы, предполагая при этом, что не бывает бывших разведчиков. Сотрудникам медицинского центра вовсе не следовало знать, кто финансирует проект. Все, включая профессора Функеля, дали подписку о неразглашении.

Отчет Функеля порадовал Дугина. Их подопечный уже мог общаться. Взглядами, жестами, редко – словосочетаниями. Главное – он понимал смысл и мог разобрать, что от него требуется. Опорно-двигательные функции пребывали в идеальном состоянии. Аппетит был отменным. С каждым днем мышцы подопытного наливались силой. Тело становилось мощнее. Макс удивительным образом превращался в то самое оружие, о котором мечтал полковник. По крайней мере визуально все обстояло именно так. Мечта становилась явью. В лице генеральского сыночка Дугин обретал идеального биокиллера. Бойца, которому не нашлось бы равных ни в одной из армий мира. Это выглядело круче того фурора, что в свое время наделал автомат Калашникова. Это походило на революцию, отцом которой являлся Дугин. А значит, Макс мог по праву считаться его сыном!

– Ну что, сынок! Готов к настоящей работе? – спросил полковник, когда после глубокого сна в кислородной камере Макс открыл глаза.

– Я готов, – спокойно ответил Макс.

– Я никогда не буду приказывать тебе, только просить, ведь я – твой отец… – тихим, вкрадчивым голосом произнес Дугин.

– Отец… – шепотом повторил Макс, и Дугину на мгновение показалось, что в голосе его личного биокиллера появилась дрожь. Да нет, только показалось. Кудесник Функель должен был подарить только мощь и силу, а не возвратить прошлое, а тем более память о нем. Он обещал чистый лист с несколькими кляксами из смутных, отрывочных воспоминаний. Такие ранения в голову подпадают под классификацию невосполнимых потерь. От парня, пребывающего в коме четыре долгих года, отвернулись все. Даже у генерала опустились руки, и он смирился с потерей сына. Все бросили его и перестали надеяться на чудо. И только он, Дугин, не сдался, уговорив генерала провести над его отпрыском эксперимент.