Я кивнула.

— А еще ты обликом не ужасен, видишь, дева разум от страха не потеряла, — со смехом заявил тот, что с платиновыми кудрями. — Бренн, ну что тебе стоит, прими разок боевую ипостась, не разочаровывай девушку.

— Я затем ее спасал, чтобы насмерть напугать?

— Привыкать все равно надо, — басовито добавил мужчина с сизыми волосами. — Если с нами останется, и не такое увидеть доведется.

Однако же странно это. Я одна в избе с незнакомцами, по виду которых сразу понятно: в бараний рог не то что меня, обоих братьев вмиг скрутят. А этот, кого Бренном называли, еще и настоящий снежный маг. Про них я тоже истории разные слышала. Немудрено даже, что именно такие вот маги ледяного духа уничтожить смогли, а меня в лесу отыскали. Однако же я их не боялась, ну вон тех двоих точно. Возможно, все дело было в мальчишке, так безмятежно сидевшем между взрослыми и наравне с ними задававшем вопросы. Он даже не испугался к Бренну обратиться:

— А можно ее оставить? Так сказки хорошо рассказывает.

Истории я любые могла поведать, это правда. А какие не знала, те легко придумывались. Для сестренки младшей чего только не сочиняла. Вот и мальчишку проняло. Видимо, здесь некому было ребенку сказки сказывать. Где они вообще живут? В чаще лесной, подальше от людей? У нас считали, что снежные маги в крепости селятся, куда хода простому человеку нет. Только обладающий особенным даром отыскать и увидеть сможет.

— Оставить? Чтобы сказки рассказывала? — И столько насмешки в словах прозвучало. Прозрачные глаза прищурились, окинули меня сверху донизу. — Жива осталась, и ладно. Пускай к своим возвращается.

И такой грустный вздох в ответ на его решение раздался, причем все вздохнули: мальчишка да те двое. Только их тоске до моей далеко было. Ведь как туда вернуться, откуда меня напрямую в лапы ледяного духа отдали?

— Не хочу назад идти, — не удержалась от протеста. Понимала, что за спасение поблагодарить нужно, а требовать чего-то права не имею, но не сдержалась.

Ледяной взгляд в ответ холодом окатил.

— А мне какая печаль, чего ты хочешь?

— Так если нет печали, зачем спасал?

Двое позади вдруг закашлялись, будто воздухом поперхнулись, мальчишка затаился тише мышки, и тишина повисла — ножом режь. В такой момент любому, не только мне, понятно бы стало, что с ответом я поспешила, явно не то сказала.

— Вернешься, — негромко произнес тот, у двери, — расскажешь, что сама с духом справилась. В другой раз не рискнут у дерева вязать. Ну а насчет «зачем спасал» сперва разузнать следовало, чем тебе магический договор грозит, а после между мной и духом выбирала бы. Кто знает, взялась бы тогда звать.

Это как так? Между смертью и спасением выбирая, могла бы смерть принять? И о каком договоре речь?

Бренн вдруг кивнул в мою сторону и велел:

— Ловите, сейчас откат начнется. Как в себя придет, позовете. Верну обратно.

И хлопнула дверь, только метнулся в избу снаружи вихрь снежинок. Даже разглядеть, что за ней, не удалось.

А потом повело. Ох как повело! Закачались пол и стены, перепутались местами, бревна заскрипели, вжимаясь друг в друга, потолок вниз подался прям мне на голову. Четыре руки и правда поймали, вновь на лавку потащили. И я в такое полубеспамятство впала, душное, тошнотворное, тяжелое. Голоса надо мной гудели, точно рой рассерженных пчел, и никак смолкать не хотели. Тянулись фразы одна за другой без остановки, цеплялись кончиками друг за дружку, одна в другую перетекала, и никак они мне покоя не давали. Вдобавок к скорби телесной еще и на сердце давили.

— Ведь и правда не знает, на что подписалась.

— Кто ж ее заставлял слова магические произносить?

— Кто, кто? Жить захочется, не только с Сердцем Стужи договор заключишь. Вот чего он с нее потребует?

— Что с девки потребовать можно?

— Ты по себе всех не меряй.

— А вы о чем?

— Малец, кыш во двор! Засиделся без дела.

Вновь скрипнула и хлопнула дверь, а голоса продолжили жужжать.

— Сдается мне, Сизар, она нас не узнала.

— Откуда им в глуши уметь снежных магов с ходу определять и меж собой различать? Они там до сих пор жертв к деревьям вяжут.

— Не верит, что Бренн действительно хозяин льда. Вот глупая!

— Чего сразу глупая?

— Сам посуди, если огненные чародеи с подобными первыми выбросами силы совладать не в состоянии, кто бы из снежных мог их погасить? А еще, подумай, она с ледяным духом не справилась, а здесь едва избу не сожгла. Огонь силу, все прочие силы намного превосходящую, ощутил, вот и рванулся наружу. Такое если сопоставить, как можно усомниться, кого перед собой видишь?

— Ты ее сказку о Сердце Стужи слушал? Предания да легенды, где вымысла больше, чем правды. Не удивлюсь, что она простых вещей не знает. Огонь свой призывать не умеет. Ее бы оставить, обучить. Вдруг пригодится.

— Слышал его? Не оставит он чародейку. Хоть обучить бы и мог.

— Вот если бы она сама к нам пришла…

— Ты это брось! Коли ее надоумишь, сам знаешь, что за то будет.

— И не собирался. Но вдруг сама сообразит. Вот выйдет как-то ночью во двор, а там луна полная в небе висит прямо над горизонтом и над ней звезда светится. Тут чародейке в голову и придет: а почему бы по направлению той звезды в заснеженный лес не податься? И потом…

Голос вдруг перестал жужжать, оборвался коротким и гневным:

— Ох, доиграешься, Сизар!

— А что? Она в беспамятстве, слышать нас не может. Я же просто так рассуждаю. Вот если бы ей рассказал, иное дело.

— Стужа с тобой! Тот еще упрямец. Положил на девчонку глаз, а теперь ждешь, что она жизнь человеческую вот на это променяет.

— При нормальной-то жизни, как говоришь, человеческой, в жертву не приносят.

— Кабы и так. Чародейка она. Здесь чем крыть будешь? Ты снежный, она огненная.

— И чем плохо?

— Всем хорошо! То-то тебя в другой угол отнесло, когда в ней огонь проснулся.

— Сам будто рядом задержался.

— Я мальца защищал. А не умея с пламенем сладить, не лез бы на рожон. Чародейку ему подавай, целовать ему их сладко. Слышишь хоть меня?

— А то! Орешь ведь громко, даже в ушах гудит.

— Толку с тобой говорить! Я ему про одно, а он с девчонки глаз не сводит. Ну и сиди, присматривай!

Снова хлопнула дверь, и наступила чудесная тишина.

В себя меня привела рука, наглая такая ручища, которая платье поглаживала. И ведь точно не замечательную сверкающую материю на ощупь пробовала, а скорее меня ощупывала. Глаза как-то мигом распахнулись, и я возмущенно на эту лапищу уставилась.