Никита покачал головой.

— Николай Петрович, честно, не хочу больше слушать, в чем провинился перед городом и его жителями несчастный Воронин. Мы сидим уже битый час, разбираем ворох бумаг, но я до сих пор не понял, ради чего меня позвали. Где обещанный компромат на городские власти?

Савченко задохнулся и, покраснев от гнева, нервно дернул головой. С носа свалились очки и упали на стол. Подхватив их трясущейся рукой, Савченко сгреб со стола бумаги и стал совать их Никите в лицо. Пес нервно переступал с ноги на ногу.

— Это! Это! Разве это не компромат?

— Нет, не компромат! — спокойно, памятуя, что рядом сидит питбуль, сказал Никита.

— А что, по-вашему, если не компромат? — выкрикнул фальцетом старик и, нацепив очки на нос, уставил на него негодующий взгляд.

Никита ответил не сразу. Духота, царившая в тесной квартире, сводила с ума. Спина взмокла, рубашка прилипла к телу, по́том, наверно, разило за версту. А он сидел и слушал бредни старика, которому повсюду мерещились заговоры.

Что с ним поделать? Бывший военный, растративший молодость на беготню по гарнизонам, он, судя по всему, искренне верил, что о любом отклонении от правил нужно докладывать начальству. Но начальство плевало на Савченко с высокой колокольни. Скорее всего, жалобы вообще никто не читал. Их сразу отправляли в корзину и отделывались стандартными ответами. В какой-то степени Никита чиновников понимал. Делать им больше нечего, как чьи-то кривые буквы разбирать. Пусть на компьютере печатает! Но Савченко не сдавался и продолжал строчить ябеды шариковой ручкой, мелким почерком, поскольку отродясь не подходил к компьютеру и даже не знал, как тот выглядит.

— Видите ли, Николай Петрович, — мягко сказал Никита, подавив раздражение. — Все, что вы рассказали, разумеется, интересно, но ваши жалобы ничем не подтверждены. Формально прокурор вам ответил, верно? И мэр тоже.

— Но это же отписки!

— Конечно, отписки, но я не могу построить статью на отписках. Факты нужны, Николай Петрович, а у вас их нет. Свидетели, документы, фотографии. А что мы имеем? Только ваши обращения в прокуратуру и мэрию. Этого недостаточно.

Савченко побагровел, но Никита не позволил ему раскрыть рот.

— Найдите свидетелей, которые подтвердят все вами сказанное. Тогда у меня будет с чем пойти в прокуратуру. Как только соберете документы, заявления, акты, справки, позвоните мне, хорошо?

— И вы не дадите им спуску? — с надеждой спросил присмиревший Савченко.

— Конечно! — улыбнулся Никита. — Мы им покажем кузькину мать!

Николай Петрович выдохнул полной грудью и неожиданно гаркнул в сторону кухни:

— Бабка! Водки неси! Сейчас мы с товарищем тяпнем!

— Нет-нет, я за рулем, — испугался Никита. — Мне давно пора!

— Так мы по рюмашке! — не унимался Савченко. — Выпьем, и я тебе помогу донести документы до машины. Видишь, сколько их у меня! Полный ящик!

От мысли, что придется с пятого этажа тащить на горбу кучу ненужной макулатуры, Никита оторопел, но быстро выкрутился.

— Тихо! — прошипел он, приложив палец к губам. — Мой телефон наверняка прослушивается! Вы же знаете эти штучки? Мы тут все на особом контроле. А у вас документы будут в полной безопасности.

Савченко вытаращил глаза, а затем быстро-быстро закивал головой и огляделся по сторонам с таким видом, словно в каждом углу таились шпионы в черных масках, вооруженные пистолетами с глушителями.

Питбуль посмотрел на Никиту с интересом.

— Хвоста за вами не было? — прошептал дед.

— Не знаю! — честно признался Никита. — Но на всякий случай вышел бы через черный ход. У вас есть черный ход?

— Откуда? — вытаращил глаза Николай Петрович.

Никита с трудом удержался от смеха. Действительно, какой черный ход в панельной пятиэтажке?

— Жаль, — протянул он с сожалением и с решительным видом поднялся со стула. — Придется рисковать. У вас случайно оружия не осталось?

— Есть ружье! Охотничье! — обрадовался Николай Петрович. — Могу вас подстраховать!

— Ни в коем случае! — воспротивился Никита, представив картину, как он чуть ли не бегом направляется к машине, а следом короткими перебежками поспешает старик с берданкой наперевес. — Охраняйте архив!

— Слушаюсь!

Савченко сорвался с места. Шуганув попавшую под ноги супругу с подносом, на котором стояли бутылка водки, две рюмки и блюдце с вареной колбасой, он приоткрыл входную дверь, высунул в подъезд голову и зловещим шепотом доложил:

— Кажись, чисто!

— Благодарю за службу! — тоже шепотом ответил Никита и поспешно направился к двери, оставив позади липкие запахи убогой квартиры, неприятного старика и агрессивного пса с тяжелым взглядом. Выйдя из дома, Никита оглянулся и увидел в окне пятого этажа ствол ружья, который хищно метался из стороны в сторону.

— Не дай бог еще разок такого счастья, — пробормотал он, двинувшись к автобусной остановке. Савченко не нужно знать, что журналист прибыл к нему на маршрутке.

По дороге домой Никита с раздражением думал о том, что угробил на ерунду весь вечер, оставшись в итоге без материала для статьи, на которую он так надеялся. Рассчитывать, что кто-то осчастливит его убойной темой в десять вечера, было бессмысленно. Опьяненный маем город ликовал, предвкушая летнюю жару и всеобщую беззаботность, и до пустого, скучного содержания газет ему не было дела.

Ложась спать, Никита пожелал, чтобы утром ситуация изменилась, поскольку краснеть перед шефом не было никакого желания. Обычно его мечты не исполнялись, но поздно ночью небрежно брошенный на пол телефон издал соловьиную трель, возвещая о пришедшем сообщении.

Городской дом культуры производил гнетущее впечатление. Мэрия не нашла ничего лучшего, как использовать под него помещения бывшего завода имени Кирова. Завод давно обанкротился, просторные цеха арендовали разные фирмы, производившие мебель, пластиковые окна и ширпотреб всех мастей. Административную часть отдали культуре.

Снаружи здание выглядело ужасно, но и внутри тоже глаз не радовало. Стены, выкрашенные когда-то в болотный цвет, были грязными, в пятнах плесени, с обвалившейся местами штукатуркой. Побелка давно облупилась и зияла шрамами трещин. Узкие, словно обглоданные по краям ступени лестницы вели наверх. Из коридора второго этажа слышался хор голосов, неслаженно выводивший что-то бодрое и, несомненно, знакомое. Снизу, из подвала, доносилось звонкое тюканье по металлу. Никита поднялся по лестнице, стараясь не прикасаться к жирным от въевшейся копоти перилам и стенам.

Удручавшее слух пение доносилось из-за широкой двери, увенчанной рыцарским щитом, вырезанным из фанеры. Никита открыл ее и отпрянул в удивлении. В комнате полукругом стояли несколько старичков и старушек, радостно напевавших: «Ой, цветет калина!» Старички выглядели нарядно и молодцевато — в наглаженных брюках и рубахах, старушки — с бледными от пудры лицами, синими тенями на веках и тонкими бровками дугой, как персонажи вампирских саг при дневном свете. Мужчина лет пятидесяти раздвигал мехи баяна и притопывал в такт ногой. Дверь скрипнула, и баянист злобно покосился на Никиту.