Смотреть на избитого собственного брата и интересоваться судьбой ублюдка, который нападает со спины? Я уж и забыл из-за чего мы с Машкой перестали общаться. Похоже, как раз из-за подобных случаев.

— Я разбил этому козлу нос, — гордо произнес я и нарочито громко отхлебнул из чашки.

— Вот черт… — сестра схватилась за голову и попыталась успокоиться. — Сколько времени? — она посмотрела на настольные часы. — Мы уже не успеем вернуться до девяти. Я сейчас же позвоню в поместье Парфеновых, и ты извинишься за то, что сделал.

Да что у них тут после девяти вечера? Алкоголь перестают продавать? В последний раз в моем мире так торопились успеть до определенного времени именно по этой причине.

— Я? Извинюсь? Похоже ты меня с кем-то перепутала, — пожал плечами я и даже не сдвинулся с места.

— Да что с тобой происходит? — она внимательно посмотрела в мои глаза как будто не признала.

Не удивительно. Внутри этого десятилетнего ребенка, который шел всегда у всех на поводу теперь сидит взрослый мужик. И он не собирается плясать под дудку остальных. Поплясал уже однажды. Хватит.

— Ладно, — выдохнула брюнетка. — Сама извинюсь за тебя перед Александром Николаевичем. Потом спасибо скажешь.

— Перед отцом этого малолетнего ублюдка? — возмутился я.

Но след сестры уже простыл. Она выбежала из кухни, а через десять секунд появилась со старинным телефоном в руках. Красный с черным круговым номеронабирателем. Вот это древность! Я уж и забыл, что такие бывают. Люди, у кого в номере телефона была цифра ноль, сразу попадали в мой черный список.

Маша приложила трубку к уху, а второй рукой держала телефон.

— Алло? Это Мария Ракицкая. Могу я поговорить с Александром Николаевичем.

И я должен смотреть, как моя сестра пресмыкается перед семьей этого мудака? Слушать эти мольбы? Да уж. Это выше моих сил.

— Алло, Александр Николаевич? Это Мария Ракицкая, сестра Кости. Да, он уже рассказал, что они с Егором подрались. И он очень сильно извиняется. Говорит, что это совершенно случайно получилось. Он абсолютно не хотел драться и тем более бить вашего сына. Не знаю, что там произошло, но все это — нелепое стечение обстоятельств.

А вот это уже наглая ложь. Извиняться за меня, ну…из каких-то неизвестных мне побуждений можно. Но стелиться перед пузатым мужиком и говорить, мол я не я. Не позволю.

— Да, он сам обязательно извинится. Просто сейчас вышел, чтобы выбросить мусор. Сами понимаете, время до девяти доходит… — солгала Машка.

— Я вернулся, — я показал сестре жест и попросил отдать мне трубку.

— Ой! Костя как раз вернулся. Сейчас, передаю трубку.

Машка с широко открытыми глазами беззвучно открывая рот еще раз приказала мне вести себя нормально и вручила гладкую трубку нашего телефона.

Я потрогал языком кончик своего обломанного зуба, чтобы напомнить себе, что за мудозвон это Кипяток, цокнул и заговорил.

— Александр Николаевич? — спросил я еще не сломавшимся, но очень серьезным голосом.

— Да, Константин, — послышался бас из динамика. — Твоя сестра сказала, что ты хочешь принести извинения за свой глупый поступок.

Глупый, значит? Это он зря конечно.

— Да… — произнес я. — Но сперва, Александр Николаевич, хочу сказать вам, что ваш сын полный мудак. И если раньше кто-то боялся набить ему морду, то все поменялось. Я надеюсь, с сегодняшнего дня вы займетесь воспитанием своего отпрыска. Потому что то, что представляет этот гомо сапиенс из себя сейчас — просто стыд и срам для его родителей. Для вас, то бишь. Я искренне вам соболезную и извиняюсь, что не научил его манерам раньше…Алло? Вы тут?

Машка стояла, как окоченелая. Сперва она еще пыталась вырвать у меня трубку, но в какой-то момент поняла, что я зашел слишком далеко. Слишком много сказал. Ну а что? Будь я таким же говенным папашей, я бы, наверное, хотел услышать правду о своем сыне, каким бы гондоном он не был на самом деле. Ведь возможность переучить ублюдка это не значит смириться с тем, кто он есть.

— Кажется, Александр, — я сделал паузу. — Николаевич случайно сбросил. Если хочешь, можешь набрать его еще раз. Мне показалось, он не дослушал до момента моих извинений.

— Кто ты? — сестра еще раз внимательно посмотрела на меня. На ее глазах наворачивались слезы. Как будто от страха.

Я положил трубку туда, где ей место и обнял Машку. Впервые за долгие годы. Так, как младший брат обнимает старшую сестру. Хоть я и был на самом деле сейчас гораздо старше.

— Послушай, Маш, — начал я. — Ты сама знаешь в каком дерьме мы живем. И долгие годы еще ничего не изменится. Ты вырастешь, выйдешь замуж за какую-нибудь криминальную шестерку и родишь ему дочь. В итоге он променяет вас на несколько доз кокаина и сдохнет от передоза. Ты встретишь другого, но в новом браке не будет лучше, — я говорил все это, не видя лица сестры, но надеялся, что она не считает меня психом. — А наша мать? Неужели ты думаешь, что у нее есть шанс прожить еще долго, если она не остановится? Если не перестанет губить свою жизнь алкоголем? Я обещаю, что помогу нам всем вылезти из этой ямы.

Теперь я поднял глаза и посмотрел на сестру. Не знал, что ждет меня на ее лице. Гримаса разочарования или равнодушие? Но был приятно удивлен. Машка плакала и дружелюбно улыбалась.

— Дурачок ты, Костя, — проговорила она, потрепав меня по волосам. — Садись. Сейчас я блины приготовлю…

Она не успела договорить, как будильник, стоящий на столе, зазвенел.

— Уже девять! — спохватилась она. — Закрывай ставни на кухне, а я пробегу по комнатам.

Я бросил удивленный взгляд на окно. Такого в моем детстве точно не было. И эти самые ставни, которые в свете полной луны, я сейчас видел довольно четко, тоже никогда не украшали фасад нашего дома. И зачем нужно закрываться после девяти вечера? Что ждет меня на улице, если я решу выйти сейчас? В девять ноль одну…

Глава 3

Не бей! Дай удары посмотрю

Телевизор тихо работал. Я слышал, как в комнатах стучат ставни, а сам не торопился их закрывать. Да и не знал как. Жутко интересно что там. На улице. Чего все так боятся после девяти вечера?

Я убрал с подоконника стопку газет, которыми каждый божий день забивали почтовый ящик и забрался наверх. Открыл форточку. Очередная порция ошметков краски с оконной рамы осыпалась на мои черные носки. Высунул голову наружу и тут же почувствовал дуновение морозного осеннего ветра.

Принялся вглядываться в темноту.