Глядя в его беспокойные глаза, Даша не выдержала и взяла его за руку. Нервный смех, абсурдные советы, натянутые улыбки, постоянные словесные перепалки не прекращались, словно именно они могли уменьшить напряженность этих прощальных минут.

– Не волнуйся, Олежка. Все будет хорошо, вот увидишь. У Симы чутье на лучшую жизнь. Она не имеет права на ошибку, потому что ей придется отвечать за вас обоих, – уверенно сказала Даша. – Это проводы – они во всем виноваты. Всегда душа не на месте.

– Наверное, – кисло усмехнулся Олег. – Если учесть, что я дальше Ялты из ***торска не уезжал, то. У меня очень озабоченный вид, да?

– Симка держится увереннее, – уклончиво ответила Даша.

– Она такая. – Подошла Сима. Олег обнял ее и, виновато улыбаясь, прошептал: – Скорее бы поезд отправлялся.

– Пырьев не выдерживает торжественности момента, – обращаясь к стоявшей рядом Даше, сказала Сима. – Ну, Дубровина, давай с тобой прощаться. Хотя, что это я? Слово ужасное. Давай подосвиданничаем, а?

– Давай, – улыбнулась Даша, чувствуя, что сейчас разревется и окончательно добьет этим Олега. Она поспешила протянуть Симе алую розу, красивый резной цветок на длинном, покрытом крупными колючками стебле. – Вот, возьми. Засуши и положи на память, вдруг и правда больше не увидимся. Письма – это хорошо, но, черт возьми, как же мне будет не хватать тебя!

Даша все-таки не выдержала и, крепко сжимая кончики пальцев Симы, заплакала, но сразу же запрокинула голову. Однако слезы маленькими озерцами застыли в глазах и потекли тонкими солеными ручейками, когда Даша снова посмотрела на подругу.

– Я сохраню ее, обязательно сохраню, – дрожащим голосом ответила Сима. – И не реви. Бери пример с Марины.

– Что вы там обо мне говорите? – стоявшая рядом с Сергеем и Дубровиным Марина мгновенно оказалась рядом и увидела плачущую Дашу, едва владеющего собой Олега и играющую в спокойствие Симу. – Так, понятно. Нужно отправлять поезд, а то на корабле плыть придется. Ну, что вы с такими лицами стоите? Через месяц освоитесь. Через два-три года вообще перестанете понимать то, что здесь творится. Ностальгии не будет. Она отступит, сраженная преимуществами заокеанской жизни. Все, выше нос.

Проводница остановилась на ступеньках вагона и попросила отъезжающих занять свои места.

– Через пять минут тронемся, – сказала она неожиданно тонким голосом, никак не вязавшимся с ее пышной фигурой и суровым выражением лица. – Пассажиры, занимайте свои места.

Глядя вслед поезду, Даша пыталась понять свое отношение к происходящему. Это было нечто среднее между обидой и болью расставания. Горько было осознавать, что многолетняя дружба переходит в стадию эпистолярного жанра. Она станет практически условной. Наверняка со временем напоминания о былых временах станут более редкими. Дай-то бог, чтобы не сошли на нет. И обида на подругу. Обида подтачивала прочное здание многолетней дружбы. Даша считала, что Сима не должна была занимать место аспирантки на кафедре, зная, что место одно, что Даша останется с невостребованной рекомендацией на руках. Она гнала от себя мысль, что Сима поступила нечестно. Это ребячество – так думать. В конце концов никто не обязан поступать так, чтобы себе было хуже. Сима Пырьева оставила в недоумении руководителя, отказавшись от дальнейшей работы над диссертацией в ***торске и объявив о своем выезде из страны. Шок, в который приходили все от этого сообщения, никак не трогал ее. Ей было наплевать на эмоции, кипевшие вокруг. Почему она должна принимать их во внимание, если они противоречат ее планам? Она совершенно спокойно обсуждала это с Дашей, описывая в лицах все диалоги, происходившие на кафедре, в семье Олега, в разговорах с их друзьями.

– Осуждают. Они не понимают, что скоро сами захотят выбраться отсюда, – утверждала Сима, прикуривая очередную сигарету. Она щурила свои миндалевидные глаза и пророчески изрекала: – Они созреют для этого в тот момент, когда выезд станет еще более проблематичным. Вспомнишь мои слова, Дашуня!

Она считала, что в жаркой Австралии у нее и Олега все сложится как нельзя лучше. Сима была уверена, что там она сможет раскрыться полностью, применить все полученные знания. Ей было важно, чтобы и Пырьев дотягивал до ее уровня. Он был достаточно умен, но, учитывая стремление Симы к совершенству, находился не на пике своих способностей. Она умела замечать чужие недостатки. И Олег не был исключением, ему здорово от нее доставалось. Она не могла терпеть ошибок, совершаемых Пырьевым. По ее мнению, он не имел на них права. Новая среда должна помочь раскрыться его природным способностям. Она считала, что Олег тоже сможет уверенно чувствовать себя в чужой стране. Он освоится, она ему поможет, а в своих способностях Сима не сомневалась.

Она вообще могла быть очень самоуверенной, любила уколоть того, кто не ладил с языком: поправить ударение, не всегда по-доброму посмеяться над ошибкой в написании. Она делала это из природного желания всегда и везде демонстрировать свой интеллект. Даша несколько раз ссорилась с ней из-за этого, но человеческую натуру невозможно переделать. Скрыть, не выставлять напоказ – максимум. В определенной ситуации характер все равно себя проявит. Поэтому Даша не обращала внимания на прорывающееся желание Симы блеснуть. Так было легче сохранять дружеские отношения, ведь у каждого свои недостатки. И наверняка Сима не предполагала, что Даша с обидой воспримет ее решение бросить кафедру, аспирантуру и уехать строить новую жизнь за океаном. В этот момент она меньше всего думала о том, что два года назад заняла место на кафедре, на которое претендовала и Даша.

Время пройдет, и от обиды ничего не останется. Теперь у Даши было тяжело на сердце от одной мысли, что Сима так далеко, и кто знает, суждено ли им будет встретиться? Как обидно, что нельзя поговорить, как в старые добрые времена. Услышав Симкино обязательное «я предупреждала…», Даша приняла бы даже такое откровенное проявление давления. Километры не позволяли надеяться даже на это. Расстояние, которое разлучает, выдвигает непреодолимую преграду, заставляет ждать писем и вчитываться в красивый, ровный почерк Пырьевой – за пределами разума. Но Симка счастлива, и это главное! Письма ее пока полны восторженных отзывов о новой жизни. И впечатлений столько, что Даша получила целых два послания. Понятно, что со временем они станут приходить все реже, но огорчало то, что ни сейчас, ни через месяц у Даши не появится ни одной новости, заслуживающей внимания. Ей нечем ответить подруге на ее вопрос «что нового?». Что у нее может быть нового, когда жизнь словно проходит где-то в параллельном мире? Там она кипит страстями, а Даше уготовлен удел одинокой, отгороженной от мирской суеты жены Станислава Викторовича Дубровина. Он слишком рьяно заботится о том, чтобы для нее лишь ожидание его прихода было важным событием. Нет, она не может писать об этом в далекую Австралию. Этот сор не должен так далеко выйти за порог их внешне благополучного дома.

Даша пыталась утешить себя тем, что все складывается, как должно. Это просто недопонимание, элемент затянувшейся притирки, выяснения главенства в семье. Ей нужно еще раз взять себя в руки и не делать трагедии из обычной размолвки между мужем и женой. Дубровин боится потерять ее – в этом вся причина. Он обставляет этот страх массой придирок, требований. Нужно дать ему понять, что нет причин так ее ограничивать. В ее жизни он занимает очень важное место, и никто не сможет занять его. Неужели он этого не видит? Кажется, она не давала повода усомниться в своей верности, любви. Он хочет быть главным – она и на это согласна. Ей всегда был нужен мужчина, способный принимать решения, но не истерически контролирующий каждый ее шаг. Этим он только отталкивает. Странно, что такие элементарные вещи ему, взрослому мужчине, прожившему в два раза больше, чем она сама, нужно объяснять! В эти минуты Даше казалось, что это она старше, что она прожила долгую жизнь и у нее есть веское оружие – жизненный опыт, делающий человека мудрее. А Стаса словно подменили. Он выбрал не ту роль, она ему не подходит. И если он не захочет меняться – это конец. Ему нужна любящая женщина, готовая раствориться в его желаниях и взглядах на жизнь. Это оказалось не так просто. Даша поняла, что не готова на такую жертвенность. Она не может быть отгороженной от мира, довольствуясь тем, что дает ей любовь мужа. Хотя его желание посадить ее в клетку их огромного дома трудно назвать проявлением любви. Он окружает заботой и холит Дашу, но все чаще ей становится невыносимо душно, тревожно и одиноко. Она задыхается в этих слишком крепких объятиях. Не хватает очень важного – доверия и свободы. Она не согласна потерять их.