Многие месяцы его мысли были целиком поглощены врагом, именовавшим себя Астрономом. Этот мерзавец возглавлял многочисленную сеть египетских масонов, пока Фортунато и другие тузы не уничтожили их гнездо, которое они свили в Клойстерсе. Астроному удалось сбежать, хотя древнее зло, которое он призвал из космоса, было обезврежено.

Ритуал Нерожденных, Акростихи Абрамелина, Сферы Каббалы — вся западная магия разочаровала его. Чтобы победить Астронома, нужно было прибегнуть к магии врага. Нужно было каким-то образом отыскать его — несмотря на все заслоны, которые он воздвиг, чтобы сделаться невидимым для Фортунато.

Суть египетской магии — подлинной, а не извращенной и порочной версии Астронома — прежде всего предполагала поклонение животным. Фортунато всю жизнь прожил на Манхэттене — сначала в Гарлеме, потом в центре, когда смог себе это позволить. Все его знакомство с животными ограничивалось пуделями, которые гадили на тротуары, и апатичными зловонными карикатурами на зверей, которые проводили свои дни в клетках зоопарков. Он никогда не любил и не понимал их.

Однако теперь с таким отношением следовало покончить. Он позволил Веронике принести в квартиру кошку, тщеславное раскормленное животное по кличке Лиз, получившее свое имя в честь одной известной актрисы. В данную минуту упомянутое животное мирно спало у него на коленях, вцепившись когтями в шелковый халат. Примитивная кошачья система ценностей должна была открыть ему дорогу в египетскую вселенную.

Фортунато взял зеркало и принялся вглядываться в свое отражение: худое лицо, шоколадная кожа в каких-то пятнах от недосыпа, лоб, раздутый от раса — тантрической энергии удерживаемой спермы. Мало-помалу черты лица дрогнули и начали расплываться.

Из ванной донесся приглушенный вздох, и Фортунато сбился. Через миг вместо Астронома в зеркале появилась Вероника. Девушка сидела на унитазе со спущенными трусиками, держа в левой руке карманное зеркальце, а правой сжимая короткую соломинку для коктейля. Голова ее упала на грудь, как тряпочная.

Героин не удивил его; но какого черта она заправляется здесь, у него в квартире! Фортунато положил зеркало Хатор обратно на мат, спихнул недовольно мяукнувшую кошку с колен и пошел в туалет. Мысленным усилием он взломал защелку и пинком распахнул дверь; Вероника с вороватым видом вскинула голову.

— Собирай манатки и выметайся отсюда!

— Эй, да это всего лишь кокаин!

— Да ты что, совсем за идиота меня держишь? Думаешь, я героин от кокаина не отличу? И давно ты сидишь на этой дряни?

Вероника пожала плечами, бросила зеркало и соломинку в раскрытую сумочку. Потом поднялась, переступила ногами, путаясь в собственных трусиках. Чтобы не оступиться, она ухватилась одной рукой за вешалку для полотенец, другой натянула трусы.

— Пару месяцев. Но я ни на чем не сижу. Просто время от времени делаю это, вот и все. Прошу прощения.

— Ты что, совсем не думаешь о своем будущем?

— Будущее? Я же паршивая шлюха. Какое у меня может быть будущее?

Нетвердой походкой она направилась в спальню, Фортунато последовал за ней.

— Ты не шлюха, черт тебя побери, ты — гейша. У тебя есть голова на плечах, у тебя есть класс…

— Какая я, к черту, гейша! — Девушка грузно опустилась на край кровати. — Я сплю с мужиками за деньги. Вот как это называется. — Она сунула безвольную ногу в чулок, и ноготь большого пальца прочертил в тонком нейлоне длинную стрелку. — Тебе нравится тешить себя этими сказочками про гейш, но настоящие гейши не трахаются за деньги. Ты — сутенер, а я — проститутка, и ничего больше.

Не успел Фортунато ничего ответить, как кто-то забарабанил во входную дверь. Из коридора потянуло нетерпением и напряженностью, но ничего угрожающего в них не было. Как и ничего такого, что не могло бы подождать.

— Я не держу у себя наркоманок, — сказал он.

— Ах, не держишь? Не смеши меня! Да половина твоих девиц нюхает — как минимум, а пятеро или шестеро сидят на игле. И давно.

— Кто? Неужели Каролина…

— Нет, твоя драгоценная Каролина чиста, как утренняя роса. Хотя, вздумай она этим заняться, ты ничего бы и не узнал. Ты понятия не имеешь, что у тебя происходит.

— Я тебе не верю. Я не могу…

В замке что-то заскрежетало, и дверь распахнулась. На пороге стоял человек по имени Бреннан с комком пластиковой взрывчатки в правой руке. Левая сжимала ручку кожаного «дипломата» чуть больше обычного размера. Фортунато знал, что в нем лежит разборный охотничий лук и набор стрел с широкими головками.

— Прошу прощения, но я… — начал визитер.

Он перевел взгляд на Веронику, которая распахнула футболку и стояла, сжимая груди в руках.

— Эй! — сказала она. — Не хочешь меня трахнуть? Только заплати. — Она потеребила соски и облизнула губы. — Ну, сколько у тебя есть? Два бакса? Полтора? — Из глаз у нее покатились слезы; из носа потекло.

— Заткнись! — рявкнул Фортунато. — Закрой свой поганый рот.

— Отчего бы тебе не вздуть меня? — крикнула она. — Сутенеры же именно так себя и ведут, разве нет?

Чернокожий туз перевел взгляд на Бреннана.

— Может, зайдешь попозже?

— Не знаю, может ли это ждать — я имею в виду Астронома.

7:00

К тому времени, когда Джек добрался до автовокзала Портовой администрации, он уже пожалел, что не взял свою электрическую дрезину и не поехал в город на ней наперегонки с поездами. «Какого черта? — сказал он себе, когда поднимался на пассажирский уровень. — Сегодня ведь выходной». Ему не хотелось думать о работе. Чего ему хотелось — так это перестирать всю одежду, прочитать еще несколько глав нового романа Стивена Кинга «Каннибалы» и, может быть, погулять по Центральному парку вместе с Вонищенкой и ее кошками, жуя дешевый гамбургер. Но тут к перрону с лязгом подкатил экспресс до Седьмой авеню, и Джек решил сесть на него.

Поезд мчался мимо Трайбеки, Вилледж и Челси, и Джек вдруг заметил сквозь давно немытые окна, что для выходного дня на перронах слишком много народу — по крайней мере, для такого раннего времени.

Он сошел на Таймс-сквер и зашагал на запад по облицованным кафелем туннелям под 42-й улицей, невольно подслушав, как один транзитный полицейский с отвращением говорил своему напарнику:

— …ты еще не видал, что делается наверху. Там настоящий дурдом.

На Восьмой авеню он поднялся подышать воздухом — в туннеле стоял едкий утренний запах дезинфекции, который почти не заглушал кислый рвотный дух. На улице было людно, как в утренний час буднего дня, только лица попадались все больше молодые, а строгие костюмы уступили место куда более ярким нарядам.

Джек отступил с обочины, чтобы не столкнуться с подвыпившей троицей юнцов — натуралов, судя по их виду, — в кошмарных пенополистироловых шляпах. Головные уборы изображали щупальца, вислые губы, членистые ноги, рога, расплывшиеся глаза и прочие, куда более неаппетитные придатки, которые болтались и подпрыгивали при каждом движении их хозяев.