Гектор почувствовал прилив непривычного гнева, но его голос не изменился:

— Мы пересекли пролив, чтобы защитить земли Фракии и царя Реса, нашего союзника. Рес мертв. Фракия потеряна. Наши враги собрались по ту сторону Геллеспонта, готовые начать вторжение. Все северные торговые пути для нас закрыты. Тебе это кажется победой?

— Я понимаю тебя, брат, — мягко проговорил Диос. — Но ты и твои люди отправились во Фракию, чтобы помочь ее защищать. Поражение потерпел Рес, а не воины Трои. Твоя слава осталась незапятнанной.

— Чума порази славу! — огрызнулся Гектор. — И дважды порази чума вывихнутую реальность политики, в которой любое поражение можно переплавить и отлить из него золотую победу. Правда в том, что враг подчинил себе север. Теперь Агамемнон пойдет на нас войной из своих собственных земель. И пойдет он с огромной армией.

— И ты уничтожишь его. Ты — Повелитель Битв. Каждый человек вокруг Зеленого моря это знает. Ты никогда не проигрываешь сражений.

Гектор посмотрел на младшего брата и, увидев восхищение в его глазах, ощутил страх, отозвавшийся спазмами в животе. Во время битвы при Карпее всего один выпад меча отделял его от смерти. Тщательно нацеленная стрела или метко брошенное копье могли пронзить его горло. Один-единственный камень мог размозжить его череп. На самом деле, если бы Банокл не возглавил почти самоубийственную атаку на вражеский тыл, дух Гектора сейчас брел бы по Темной дороге.

Он подумал, не рассказать ли брату о своем страхе, о дрожащих руках, о бессонных ночах. И, что еще того хуже, — об усиливающейся боли в левом плече, о ноющей боли в правом колене. Ему хотелось сказать: «Я человек, как и ты, Диос. Точно такой же, как любой воин, сидящий здесь у лагерных костров. У меня тоже появляются синяки, тоже течет кровь, я тоже старею. И, если я буду продолжать сражаться, идя из битвы в битву, однажды удача покинет меня, а вместе с ней истечет и моя кровь».

Но он ничего этого не сказал. Для Диоса, для армии, для народа Трои, он давно уже перестал быть человеком Гектором. Теперь он походил на завтрашнее шествие, фальшивое, но сверкающее — символ троянской непобедимости. И каждый новый день войны все крепче сковывал его этой ложью.

— Подожди, вот увидишь Астианакса! — снова заговорил Диос. — Мальчик подрос, Гектор. Ему уже почти три года. И какой же это прекрасный и храбрый ребенок!

Теперь Гектор расслабился и улыбнулся:

— Мне не терпится его увидеть. Я возьму его на прогулку верхом по холмам. Ему это очень понравится.

— Я сам его туда возил, меньше недели назад. Посадил перед собой и позволил ему взять узду. Он наслаждался, особенно галопом.

У Гектора упало сердце. Все длинные, мрачные, кровавые месяцы войны он мечтал о том, как возьмет мальчика на его первую прогулку верхом, как будет прижимать ребенка к себе, слушая его смех. Среди ужаса и жестокости войны Гектора поддерживало только это желание.

— Он не боялся? — спросил Гектор.

— Нет! Ничуть! Он кричал, чтобы я ехал быстрее. Он бесстрашный, Гектор. Конечно, никто и не ждал ничего другого от твоего сына.

От твоего сына.

«За исключением того, что он не мой», — подумал Гектор.

Чтобы скрыть свою печаль, он посмотрел на город.

— Отец здоров?

Диос мгновение молчал, потом пожал плечами и ответил, опустив глаза:

— Он стареет.

— И больше пьет?

Диос поколебался.

— Ты увидишь его завтра, — наконец сказал он. — Лучше будет, если ты составишь собственное суждение.

— Я так и сделаю.

— А как Геликаон? До нас дошла весть, что он потопил флот Агамемнона. Сжег все его корабли. Это заставило всех воспрянуть духом, знаешь!

Снова поднялся обжигающий ветер, с шумом проносясь сквозь ветви над головой. На этот раз Гектор задрожал, хотя не от холода.

Перед его мысленным взором снова встало бледное мертвое лицо жены Геликаона, красавицы Халисии, когда ее тело вносили в крепость. Гектор слышал историю ее последней скачки. Она взяла сына, села верхом на огромного черного коня и помчалась по теснине сквозь вражеские ряды к мосту, известному под названием Каприз Парнио. За ней была погоня, и преследователи не сомневались в успехе, потому что мост был сожжен. Оказавшись между кровожадными воинами и глубокой расщелиной в мосту, Халисия погнала коня вперед и перепрыгнула через широкий пролом. Никто из всадников не осмелился последовать за ней. Она спасла сына, но не себя. Во время скачки она получила глубокую рану копьем и, к тому времени, как до нее добрался Геликаон, истекла кровью.

Голос Диоса вернул Гектора к действительности:

— Нам нужно обсудить путь шествия. Ты поедешь в церемониальной военной колеснице отца. Сейчас ее чистят и покрывают новым слоем золота. Колесницу доставят тебе перед рассветом. У отца есть две белоснежные лошади, которые ее повезут, — Диос улыбнулся. — Ты будешь похож на юного бога!

Гектор глубоко вздохнул и окинул взглядом город.

— И каков путь? — спросил он.

— Все войско проедет по нижнему городу, потом через Морские ворота, вверх по улице ко дворцу, где Приам будет приветствовать воинов и наградит тех героев, которых ты назовешь. Затем последует благодарственный пир на Площади Гермеса. Отец надеется, что ты произнесешь там речь. Он предлагает тебе рассказать собравшимся о победе при Карпее, ведь она была самой последней.

— Самой последней была Дардания, — заметил Гектор.

— Да, так и есть, но смерть Халисии сделает историю слишком печальной.

— Конечно, — сказал Гектор. — Мы не можем допустить, чтобы история о крови и смерти испортила рассказ о войне.

Халкей-бронзовщик сидел в освещенном факелами мегароне Дардании, потирая онемевшие пальцы левой руки. Через некоторое время чувствительность вернулась, кончики пальцев начало покалывать. А потом началась дрожь. Он уставился на больную руку, желая, чтобы дрожь прошла. Вместо этого она только усилилась. Как будто невидимые пальцы ухватили его за запястье и стали трясти.

Раздраженный, Халкей сжал пальцы в кулак, потом скрестил руки так, чтобы никто не увидел дрожи.

Хотя в мегароне не было никого, кто мог бы ее заметить. Египтянин Гершом велел ему подождать Геликаона в этом холодном пустом месте и ушел.

Халкей оглядел мегарон. Кровь пятнала мозаичный пол. Пятна и брызги засохли, но повсюду, на коврах и в самых глубоких желобках мозаики, кровь оставалась липкой. У стены валялся сломанный меч.

Халкей пересек зал и поднял оружие. Клинок был сломан пополам. Халкей пробежал по металлу толстыми пальцами. Дурное литье, слишком большая примесь олова, решил он. Медь была мягким металлом, и добавление олова превращало ее в более прочную, более полезную бронзу. Но в металл этого клинка добавили слишком много олова, и он стал хрупким и сломался при ударе.