политические взгляды Григория Котовского в то время? Видимо, он осознавал, что главные причины всех бед народа крылись не в отдельных помещиках, чиновниках, фабрикантах, понимал, что все зло в самодержавии, социальном строе, построенном на эксплуатации народа. Но как практически бороться за свержение старого строя?

Некоторое время Котовский был связан с эсерами и анархистами, в их кассу и поступала значительная часть отбираемых у богачей денег и драгоценностей. Но связи эти были непрочными — Котовский не мог согласиться со многими принципиальными тактическими и политическими принципами своих временных попутчиков. Не случайно он так и не стал членом ни одной из этих партий и продолжал свою «линию» — бунтаря-одиночки, мстителя миру богачей и эксплуататоров. Выдавая себя за богатого орловского помещика, Котовский несколько раз встречался с предводителем губернского дворянства. Они не просто познакомились, а и «подружились». Однажды Крупенский пригласил своего нового друга к себе в дом на званый вечер. «Орловский помещик» очаровал гостей и хозяев остроумием, изысканными манерами. Весь вечер он развлекал их артистически рассказанными историями. В застольной беседе не обошли и волновавшую тогда всех тему о Котовском.

— Да так ли уж страшен этот Котовский, как об этом пишут газеты? — храбрился хозяин. — Для встречи с разбойником у меня в спальне припасен браунинг.

Котовский хитро улыбался в окладистую искусственную бороду. А поздно ночью из дома Крупенского были унесены ценные вещи. Рядом с браунингом лежала записка «с приветом» от Котовского…

Вся Бессарабия знала и про то, как проучил Котовский самоуверенного помещика Негруша. Этот кишиневский богач как-то рассказал своим знакомым, что на случай появления Котовского в его кабинете вделана в пол кнопка. Стоит нажать ее, и в полицейском участке примут сигнал тревоги. В один из январских вечеров Котовский пробрался в кабинет Негруша и, не дав хозяину прийти в себя от неожиданности, громко скомандовал:

— Ноги вверх!

Да, зимой 1905/06 года дружина мстила сильным мира сего с дерзкой смелостью, удивительной ловкостью, сам Котовский проявлял при этом незаурядные организаторские способности, актерский талант, порой весьма рискованные фантазию и остроумие. Что было за риском? Удаль двадцатипятилетнего, сильного и удачливого человека? Да, но кроме этого была еще и особая вера в свою непобедимость — вера, которая исходила из убежденности в правоте дела.

Народная молва разносила по всему краю рассказы о делах котовцев. Часто они обрастали фантастическими подробностями, превращались в легенды, где порой трудно отделить истинные события от романтической фантазии безымянных сочинителей. Народ любил своего заступника и наделял его лучшими чертами былинных героев.

У официальной прессы, когда она рассказывала о действиях Котовского, задачи были прямо противоположные. Умалчивая о политических мотивах его акций, она писала о них как о простом разбое. Не скупилась и на клевету. Так было, например, после операции со смотрителем Костюженской лечебницы Сариогло. У этого жестокого и бесчестного богача котовцы действительно забрали крупную сумму денег. Но и только. Газеты же писали о какой-то перестрелке, в которой якобы были ранены служащие лечебницы, рассказывали и другие страшные подробности. Ложь была такой бесстыдной, что Котовский решил написать… опровержение в газету. Через много лет в полицейских архивах отыщется этот необычный документ. Григорий Иванович писал: «…я не отрицаю, что 15 января действительно явился в Костюженскую лечебницу, взяв с собой пять хорошо вооруженных орлят, вошел в квартиру Сариогло… и потребовал выдачи всех наличных денег… Вышедши из лечебницы, только ввиду того, что нас заметили сторожа и некоторые из служителей, и не желая их ввести во искушение испробовать свои силы с моими молодцами, так как развязка была бы для них очень печальной, я дал несколько залпов в воздух и этим всех спас от верной смерти, после чего преспокойно возвратился восвояси…»

21 февраля 1906 года в газете «Друг» появилось сенсационное сообщение: «Лица, обвиняемые в составлении разбойничьей шайки, совершавшей вооруженные нападения по оргеевскому тракту, в Ганчештах, Костюженской лечебнице, Рышканском лесу и в г. Кишиневе… задержаны вечером 18 февраля чинами кишиневской городской полиции и изобличаются в указанных преступлениях как собственным признанием, так и показаниями свидетелей, так и найденным при задержании поличным. Задержанные лица переданы судебной власти. Наконец-то население, благодаря энергичной деятельности полиции, может вздохнуть с облегчением. Требовались исключительные меры, чтобы задержать эту шайку, организованную очень искусно, имевшую много агентов в домах и действовавшую необыкновенно дерзко».

Котовский оказался в том самом Кишиневском тюремном замке, где уже побывал в юности, когда его мучили «делом» о подложной характеристике. Начинался новый период жизни — жизни в неволе.

Почти семь лет под неусыпным глазом охраны… В Кишиневском тюремном замке; в Николаевской каторжной тюрьме («Одиночный режим… с прогулкой 15 минут в сутки и полной изоляцией от живого мира. На моих глазах люди от этого режима гибли десятками», — писал Г. И. Котовский); в Смоленской тюрьме. Наконец, каторжный труд в далеком Нерчинском крае — в рудниках горного Зерентуя, на Казаковских приисках, на строительстве Амурской железной дороги… Какие же внутренние силы нужны были, чтобы не только вынести все это, а и выйти из этого ада еще более сильным, более закаленным человеком.

Монархическая газета поторопилась сообщить о «собственных признаниях разбойников». Котовский и в тюрьме не поступился своей волей и верой в правду. В Кишиневской тюрьме он категорически не подчинился требованию сменить свою обычную одежду на ту, в которую облачали профессиональных убийц.

Накануне суда Котовский, закованный в ручные и ножные кандалы, одет, как на воле, — на нем костюм, шляпа, высокие сапоги. Та же газета неистовствовала по этому уже не столь существенному поводу: «Уголовные арестанты, грабители и убийцы облачаются обыкновенно в арестантские халаты, как и подобает пр чину. Котовский же почему-то составляет исключение: одет он щегольски, держит себя нагло, развязно, вызывающе, защищается нахально, словом «герой дня» да и только. Кажется, что если адвокатам больше нравится видеть арестанта прилично одетым, то лучше всего было бы облачить Котовского во фрачную пару, а на ноги вместо кандалов надеть изящную цепочку от часов. Так было бы эффектнее».

Мир уголовщины был глубоко чужд Котовскому. Известно немало случаев стычек Григория Ивановича с убийцами, ворами, пытавшимися насаждать среди арестованных свои порядки. В Кишиневской тюрьме кроме официального порядка был еще и «порядок», установленный вожаками уголовников. Урки бессовестно обирали арестантов, заставляли их работать на себя, унижали человеческое достоинство заключенных, за неподчинение били, случалось и убивали. Но так было до появления в тюрьме Г. И. Котовского. Новый заключенный объявил, что отныне все будет иначе. И уголовники стали плести вокруг него заговоры. Котовского пытались ошпарить кипятком, нападали на него с ножами… Но