Однажды, в последний раз посмотрев на старую яблоню, решилась – развязала поясок на сарафане, обвила вокруг толстой ветки, приладила узел и просунула было голову. И тут услышала отчетливый звук приближающихся шагов. Еле успела освободиться из петли и даже отскочить.

– Привет! Так это ты бутылки у фонтана оставила? – перед Патрицией стоял Вальтер Мота, друг отчима и известный в районе охотник.

– Да, – Патриция сделала шаг в сторону от дерева, оставив поясок безвольно болтаться на суку, но, по-видимому, Вальтер уже догадался обо всем.

– Давай мне руку, и пошли отсюда, – строго сказал он ей, ни о чем не спрашивая, и крепко взял ее за локоть.

Патриция вдруг обмякла, ноги не слушались, горло сдавил внезапный спазм, а глаза наполнились слезами.

– Ничего, ничего! – обнял ее Вальтер. – Все пройдет, все пройдет.

Она недолюбливала этого друга отчима – ей совсем не нравилось, когда он хвалился своими охотничьими подвигами, показывая фотографии убитых животных. А как-то даже притащил двух уток с болтающимися головами и перепончатыми красными лапами, и мать заставила их с сестрой ощипывать мертвых птиц, чего Патриция не забудет никогда-никогда! А как он смотрел на нее и Манолу, когда они чуть было не подрались из-за того, кому мыть посуду, и уже начали толкать друг друга. Злясь и сопя, стукнувшаяся головой об косяк Патриция так заехала Маноле в пах, что та, охнув, скрючилась, а Патриция отпрыгнула к дивану, где как раз и сидел Вальтер, который и не думал их разнимать.

– Ну и чего вы остановились? – проговорил он и вытащил Патрицию из-за угла, поставив ее напротив Манолы, как на ринге.

– А тебе чего надо? Ты чего подстрекаешь? – перевела на него свой гнев Манола.

– Отпусти! – вывернулась из его рук Патриция. – Без тебя разберемся!

– Что здесь происходит?! – в комнату вошел отчим, Вальтер тут же вернулся к дивану.

Патриция никогда не понимала этого странного поведения охотника, но теперь, забыв обо всем, она уткнулась носом в пропахшую грубым потом рубаху Вальтера Моты, комок в горле распался на кусочки и вышел освобождающими слезами. Не отпуская ее руки, Вальтер довел ее до дома, сдал матери и рассказал, что произошло.

После того случая она поставила себе целью выйти замуж и оставить наконец свой дом. Полностью занятая поисками жениха, она даже забыла об одиночестве.

Атилио подвернулся очень быстро. С незаметной простой внешностью, не особо богатый, но совсем не это беспокоило Патрицию, хотя и не хотелось прозябать в бедности. Забота и обожание – вот что светилось в глазах Атилио, смотрящих на Патрицию, и именно этого внимания и мужской опеки не хватало ей, чтобы окончательно покончить со своими страхами.

Никого из родных, кроме сестры, не было на ее свадьбе – отец уехал на заработки на север Италии, а мать Патриция не пригласила.

Манола, накрашенная так, что глаза казались двумя черными дырами, а губы занимали оставшиеся пол-лица, затянутая в кремовое противно шуршащее платье, складки которого на талии особенно выделялись, изображала нелепую карикатуру на саму Патрицию. Прохаживаясь между столиками с закусками, оттопырив мизинец, она подносила бокал с шампанским к малиновому рту и откровенно рассматривала гостей. «Надо же, и мэр приехал! А вон и семья Соати! Уж никак не думала, что Стивали с ними так близко знакомы! Вроде и не слыли богатыми, а такую свадьбу отгрохали! И как только Патриция разглядела этого Атилио! Ведь совсем невзрачный. Повезло сестренке…»

– Привет! – прервал ее размышления высокий загорелый мужчина. – Ну, вот и породнились мы, значит. Ты мне теперь кто? Невестка или свояченица?

– А, так ты – брат Атилио, Валерио! – догадалась Манола и тут же томно повела глазами, прогнулась, как смогла, и отклячила зад. Платье неприятно зашуршало.

Он не обратил на ее телодвижения никакого внимания.

– Давай за жениха и невесту! – и чокнулся с Манолой.

«А Валерио-то совсем ничего! – прикидывала Манола. – Внешне поинтереснее Атилио будет, и как это его Патриция упустила! Или он женат уже? Надо бы разузнать».

Распахнулись двухстворчатые двери, всех пригласили в зал, гости плавно начали перетекать к сервированным столам.

– Увидимся еще, – быстро проговорил Валерио и отошел к темноволосой женщине.

«Вот, что и требовалось доказать, – жена, наверное, или сожительница, – расстроилась Манола, уже наметившая Валерио себе в жертву. – Ну ничего, ничего, мужчин здесь много, да и праздновать только начали», – и она закрутила головой, как галка на заборе. Помимо всего ее сильно терзало то, что младшая – Патриция первая вышла замуж, и, чувствуя себя в какой-то мере униженной, Манола пыталась наверстать упущенное.

Не успела Манола найти карточку со своим именем и усесться на указанное место, как заиграла музыка и на широкой мраморной лестнице показались жених и невеста.

– Поприветствуем новую семью Стивали! Атилио и Патрицию! – крикнул ведущий в микрофон, стараясь перекрыть оркестр.

Патриция, поразительно похорошевшая, в кипенно-белом платье, струящемся мерцающими складками, и длинной ниспадающей фате, придававшей ее лицу необыкновенную чистоту и нетронутость, притягивала взоры. Атилио стоял невидимой тенью. Они двинулись вниз по лестнице, и плывущие шаги Патриции, ее чарующее тело, взмахи ее рук превратились в сексуальный танец и полностью заворожили присутствующих.

– Вот это да! Черт побери! – восхищенно произнесли рядом.

Манола повернулась – брат Атилио Валерио смотрел с сумрачным восторгом и только что не вытирал слюни.

– Вот это краля!

– С каких это пор тебе стали стиральные доски нравиться? – с сарказмом поинтересовалась темноволосая женщина, стоявшая рядом, но Валерио даже не удостоил ее ответом.

Патриция смотрела на улицу и беззвучно шевелила губами: «Это был самый обычный день… такой же, как всегда…»

Рядом сидел сникший Атилио.

Они оба увидели, как перед их калиткой остановилась полицейская машина, но не двинулись с места – дверь в доме была открыта.

На пороге возникли два полицейских, они стояли молча. Наконец один не выдержал:

– Вам придется с нами проехать, к старой мельнице. Нашли… – он запнулся, – тело мальчика. Опознать надо.

Лола решила рискнуть и выйти в эфир от жилища охотника, тем более что, как сказала Дана, тело ребенка, скорее всего, уже увезли, а толкаться вдали от места происшествия в общей массе людей, ничего толком не засняв, представлялось ей совершенно никчемным.

Неимоверная жалость к бедному мальчику подкатывала к горлу, в памяти всплыло бледное личико. Несмотря на то что он жил в полной семье, на ум приходило слово «покинутый». Именно оно наиболее всего соответствовало сиротливому взгляду, сочившемуся грустью.