– Говорят, дачи – дело весьма выгодное, – степенно промолвил он своим глуховатым отрывистым голосом.

– Еще бы! – воскликнула Наталья Дмитриевна. – Теперь уже не найти приличной дачи на лето меньше чем за тысячу. А если построить несколько дач и сдавать их внаем…

Слова ее, очевидно, затронули какую-то чувствительную струнку в Георгии Алексеевиче, потому что он решительно потряс головой.

– Послушай, Натали, но ведь не только деньги имеют значение в этом мире… Кончится тем, что стаи дачников понаедут из города, уничтожат всех окрестных зверей, съедят грибы и ягоды… и с чем тогда останемся мы?

– Ну вот, Жорж, тебе бы только стращать, – сказала хозяйка дома, улыбаясь. – Здесь столько лесов, что дачи до сих пор занимают только совсем небольшую часть.

– Весьма живописно, весьма, – непонятно к чему сообщил Митрохин. – И воздух великолепный.

– У нас есть река, – продолжала Наталья Дмитриевна с увлечением, – рыбы и всякой дичи видимо-невидимо, да и на ягоды с грибами никто еще не жаловался. Вокруг сплошные хвойные леса, которые тянутся на много верст. Местность гористая, непростая, попадаются и овраги, и непроходимые чащи. Как хочешь, но не представляю, как можно в таком лесу собрать все ягоды…

– От дачников можно ожидать чего угодно, – желчно перебил ее супруг. – Я настаиваю на том, что дачник – это современная разновидность хищника!

Он опрокинул рюмку водки и порозовел, как закатное облако. Судя по выражению лица его жены, только присутствие на обеде посторонних – особенно важной гостьи – удерживало Наталью Дмитриевну от того, чтобы закатить скандал; но она пересилила себя и со светской улыбкой повернулась к Амалии:

– Вы поедете в мае на коронацию, госпожа баронесса?

Гостья честно ответила, что не знает, потому что многое зависит от обстоятельств, но весьма возможно, что барону Корфу придется там присутствовать, а значит, она тоже поедет с ним в Москву. Коронацию Александра Третьего уже несколько раз откладывали, и Амалию не покидало ощущение, что, может быть, и в этот раз церемонию перенесут. На самом деле, конечно, она не хотела уезжать из Петербурга, где ее держало слишком многое. Даже пустячная поездка на станцию Сиверскую далась ей не без труда, и Амалия была уверена, что в будущем станет еще более тяжелой на подъем. Сейчас путешествия казались ей едва ли не напрасной тратой времени, сопряженной к тому же с множеством хлопот.

Нить разговора ослабела и начала рваться. Георгий Алексеевич забыл о дачниках и попытался налить себе контрабандой вторую рюмку водки, но вмешалась Наталья Дмитриевна и как-то очень ловко перехватила графин, пригвоздив мужа к стулу выразительным взглядом. Немного смущенный учитель не нашел ничего лучшего, как заговорить о погоде. Он вспомнил, что прошлая зима была почти бесснежная, с постоянными оттепелями, а нынешняя – напротив, суровая, и весна пока тоже стоит холодная.

– Мы до сих пор топим печи, – сказала Наталья Дмитриевна и повернулась к гостье: – Я распорядилась затопить во флигеле, как только узнала, что вы, госпожа баронесса, собираетесь провести у нас несколько дней.

Амалии понравилось, что на ней не пытались экономить дрова, и в то же время не понравилось, что хозяйка словно выпячивала свою щедрость и готовность ей услужить. Георгий Алексеевич тоскующими глазами посмотрел на графин, который Наталья Дмитриевна держала возле себя, вздохнул и, взяв чашку, стал с отвращением прихлебывать чай.

Подумав, о чем можно безбоязненно вести беседу, Амалия решила остановиться на детях Киреевых и заговорила о них. Наталья Дмитриевна тотчас оживилась и стала с увлечением рассказывать о старшем, Владимире, который учился в Петербургском университете, и младшем, Алексее, который состоял в гимназии на полупансионе. В гимназии он не только учился, но также обедал и готовил уроки, а вечером возвращался к родственникам, у которых его устроила Наталья Дмитриевна. На праздники и в выходные дни брат привозил его к родителям на Сиверскую, и вот завтра…

– А почему вы не хотите перебраться в Петербург? – спросила Амалия. – Поближе к детям и… и вообще…

Иван Николаевич поднял голову, и по выражению его лица она поняла, что допустила оплошность, хоть и понятия не имела, в чем та могла состоять. Наталья Дмитриевна сбивчиво заговорила о том, что жизнь в Петербурге требует больших средств, что дела расстроены, что имение требует ежедневного присутствия Киреевых, потому что управляющие – мошенники, за крестьянами нужен глаз да глаз, да еще Сергей Георгиевич донимает их своими капризами и постоянно требует денег.

– Кто такой Сергей Георгиевич? – машинально осведомилась Амалия.

– Мой старший сын, – сухо бросил хозяин дома.

Получается, что у Киреева имелся еще один сын, о котором гостья ничего не знала и о котором никто при ней даже не упоминал раньше. И тут ее осенило.

Фото за шкафом, молодая женщина с изможденным лицом – уж не первая ли это жена Георгия Алексеевича? Почему бы и нет, раз снимку было четверть века, а то и больше. В то время Киреев вполне мог жениться первым браком, а потом… потом его жена умерла. После нее остался сын, а Георгий Алексеевич женился снова. Логично? Логично. Но если фото первой жены остались в доме, пусть и за шкафом, то для изображений старшего сына даже не нашлось места.

– Не стоило мне о нем говорить, – промолвила Наталья Дмитриевна с сокрушенным видом. – Это ужасный человек. Мы всегда делали для него все, что могли, но взамен получали только чудовищное пренебрежение, и хорошо, если не прямые оскорбления. Не было такой истории, в которую он не впутался бы. Он имел все шансы закончить курс в университете первым, но взамен добился того, чтобы его исключили. Даже тогда мы смогли найти для него место, приносившее приличный доход, и что же? Опять история, опять его выгоняют с позором. – Она горько покачала головой: – Теперь он нигде не работает, живет с… Впрочем, простите, Амалия Константиновна, я совсем забыла, что для вас неинтересны все эти подробности…

– Он сейчас живет один, – неожиданно подал голос Иван Николаевич. – Я видел его несколько дней тому назад. Он говорил, что переехал на Васильевский остров, к прежней хозяйке.

– Вот как? – довольно неопределенно промолвил Георгий Алексеевич. – Что еще он вам говорил?

– Попросил взаймы хоть сколько-нибудь. Я дал ему рубль. – Учитель покраснел.

– Это очень благородно с вашей стороны, – пробормотала Наталья Дмитриевна. – Разумеется, деньги мы вам вернем, но все же… все же лучше было бы, если бы вы ничего ему не давали. Мы уже пытались ему помочь, много раз, но он все тратит на выпивку. Пропащий человек, совершенно пропащий! И ведь не обстоятельства его сделали таким, а он сам, своей волей…

– А что произошло с его матерью? – подала голос Амалия.

Все-таки она не смогла удержаться. Три пары глаз обратились на нее, и в двух она прочла удивление, но в третьих – женских – сквозило неудовольствие.

– Екатерина, моя первая жена, умерла после долгой болезни, – проговорил Георгий Алексеевич, насупившись. – Был холодный, но солнечный день, почти такой же, как сегодня. Сережу услали к родственникам. Приехал один доктор, потом другой, потом мне сказали, что все кончено. – Он тяжело дернул челюстью, его светлые глаза потемнели. – У Кати был черный кот, к которому она почему-то особенно привязалась. Он любил только ее, а меня не любил, шипел и выпускал когти. В день ее смерти он исчез. Я бегал везде, звал его, но так и не смог его найти.