class="p">А в остальном, мы в состоянии быть и верными до гроба, и ветреными, и жёстко регламентированными, и нарушающими эти регламентации. В силу особой нервной восприимчивости, особой пластичности, мы эволюционно наследуем весь предыдущий эмоциональный опыт, утром мы похожи на серых гусей, вечером на коричневато-серых рыбок, в одном случае мы такие, в другом – другие, с одними мы такие, с другими иные, и так до бесконечности. И нет жёсткой демаркации между полами, как среди животных, так и среди людей.

Только в отличие от животных мы в состоянии описывать свои чувства, эмоционально переживать их в своём воображении, и передавать другим этот свой эмоциональный опыт, в равной степени реальный и воображаемый.

«Они как люди», можем смело сказать о серых гусях.

Увы, о людях, не всегда можно сказать:

«Они как серые гуси».

…тестостерон[24] против окситоцина[25]: неодолимая антиномия?

Никто не будет спорить, природа не случайно разделила нас на мужчин и женщин.

Для мужчин она изобрела особый мужской гормон, – тестостерон, чтобы мужчины постоянно думали о сексе, сражались с потенциальными соперниками, воевали, убивали друг друга, самоутверждались, порождая всё новые и новые, сознательные и бессознательные комплексы.

Такой вот «биологический кошмар», как считает один из исследователей. Впрочем, кому как, многие мужчины упиваются этой ролью. Не будем с ними спорить.

Для женщин природа изобрела особый женский гормон, – окситоцин, чтобы они постоянно жаждали прикосновений, объятий, чтобы всегда нуждались в мужчине, которому нужны их привязанность и забота.

Кто-то сочтёт и эти чувства «биологическим кошмаром». Другие найдут величие в этой «женской миссии». Не будем и с ними спорить.

Конечно, у природы (у эволюции, с её «вечным двигателем» изменчивости и отбора), когда она изобретала тестостерон и окситоцин, были свои резоны: мужчина должен был обеспечить задачи репродукции, женщина окружить потомство материнской заботой, и пр.

Но что дальше?

Где кончаются мужчина и женщина как природа, и начинаются мужчина и женщина как социальный феномен, как культура?

В какой мере мужчина и женщина оказались заложниками тестостерона и окситоцина?

Насколько культура нового и новейшего времени смогла сконструировать иные роли, не сводящиеся к проявлениям тестостерона и окситоцина?

Поведение многих (большинства?!) мужчин практически исчерпывается тестостероном. Самые «успешные» из них упиваются своей неотразимостью, хотя всего-навсего умело эксплуатируют реакции, вызванные окситоцином.

Точно также поведение многих (большинства?!) женщин практически исчерпывается окситоцином. Самые «осчастливленные» из них убеждены, что заслужили свою судьбу, а самые «несчастные», которым не достался свой «супермен», готовы обвинить во всём само провидение.

Оставим нормативных заложников природы. Пусть сражаются, завоёвывают, подчиняются, уступают, упиваются. У культуры свои импульсы развития и своя система отбора. Она развивается через уникальное, неожиданное, безумное.

Пусть это один случай из ста, из тысячи, из десяти тысяч. Культура его зафиксирует, выделит это отклонение от нормы. Чтобы этот один имел продолжение. Чтобы сотни, тысячи, десятки тысяч запомнили, позавидовали этому одному, этой одной, даже не признаваясь в этом.

Культура человека не с неба ведь свалилась, она продолжение эволюции, просто у неё свои изменчивость и отбор, своя нормативность и своё отклонение от нормы.

И тестостерон, и окситоцин открыли что-то в мотивах мужского и женского поведения. Но культура пошла дальше и открыла унылость этой природной исчерпанности. И не просто унылость, обречённость на вымирание там, где речь идёт о сообществе людей.

Матриархат, патриархат: что дальше?

Не знаю как соотносятся «матриархат и патриархат» с «тестостероном и окситоцином». И соотносятся ли вообще.

Из того, что прочёл про матриархат, запомнил только экзотическую историю о том, как женщины съедали мужчин-производителей. Съедали ритуально, возможно, обмазываясь кровью убиенного, то ли для экстатического опьянения, то ли просто для аппетита.

Правдоподобна ли эта ритуальная история, был ли на самом деле матриархат, пусть об этом продолжают спорить исследователи. Как бы то ни было, что-то здесь не так. Подобный матриархат плохо стыкуется с образом женщины, жаждущей мужских прикосновений, мужских объятий, и прочих сантиментов. Если только не перед тем как его съесть. Или остаётся предположить, что женщины с «окситоцином» появились только со времён патриархата. Буквально, из ребра первого мужчины эпохи патриархата.

С патриархатом всё более или менее ясно. Вся написанная история человечества есть история патриархального мира. Войны, сражения, полководцы, политики. Монополия мужского поступка, монополия мужского слова. Мужской взгляд на мир, на общество, на семью.

Но это только извне, только скорлупа.

Подчинишься установке, наткнёшься на скорлупу, при желании, можешь сослаться на заложников природы, благо их пруд пруди. Но если вынести за скобку скорлупу, если не ссылаться на заложников природы, благостная картина мгновенно разрушится. Патриархат патриархатом, но изнутри мужчины не столь самоуверенны. Не просто восторгаются женщинами – это только укрепляет патриархальный взгляд на мир – но и признаются в собственной слабости.

Достаточно вспомнить древних греков. Женщины здесь были буквально загнаны в гетто. Куда ни кинь взгляд, везде одни мужчины, на площади, в театре, в застольях, везде. С воображением у этих мужчин всё в порядке, поэтому и прославились на века в философии, в математике, в поэзии, во многом другом. Удивительно другое, как случилось, что именно это мужское воображение создало Афродиту Афину, Геру[26], Елену, Медею, Антигону[27], многих других. Не из пересуд же в гинекее[28] они родились. Остаётся строить догадки из «какого сора», из какого панического страха вкупе с восхищением, вылупились, как Афина из головы Зевса[29], эти женские образы.

И не только древние греки. Достаточно обратиться к пятитомной «Истории женщин»[30], чтобы убедиться в участии женщин практически во всех областях жизни. Хотя, как правило, об этом пишут мужчины. Женский взгляд на мир пока только получает права гражданства.

Откуда берётся червоточинка?

Представьте себе средневекового воина: латы, мечи, щиты.

Что там под железом, никому не ведомо. Может быть мягкий по нраву мужчина, или мечтательный. Изнутри ничего не должно просачиваться наружу. Железные мужи. Железная поступь. Железная воля. Вот всё, что следует нам знать.

Или, в другую эпоху – ковбои. Речь не о пастухах и не о коровах[31]. О тех ковбоях, которых воссоздали в кино вестерны[32], только потом они сошли с экранов непосредственно в жизнь.

Представим себе ковбоя: большие поля шляпы закрывают его лицо, он почти неподвижен, растворился в полуденном зное, только рука лениво поглаживает то ли револьвер, то ли винчестер. Но эта разморённость полуденным зноем только внешняя: попробуй подступиться, револьвер или винчестер мгновенно выстрелят, будто способны стрелять без помощи человека. Женщинам остаётся только восторгаться и, восторгаясь, подчиняться. Впрочем, иные