Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Так или иначе, а у Вовы номер три прекрасным было все, включая и пятую точку. Вот только душа его и мысли оставались пока ей неведомы.
Пока? Она что, не исключает продолжения знакомства?
Вова исчез из поля зрения, и, ободренная полумраком, Сима решилась наконец снять сарафан.
Погруженная в свои философские мысли, она упрямо забирала влево, поближе к валунам, стремясь защитить себя от гипотетических посторонних взглядов и избежать столкновения с Вовой.
Нога скользнула в расщелину между камнями и застряла там, не доставая дна.
Согбенная Сима пыталась освободиться из неожиданного капкана и понимала, что не может этого сделать. Тьма сгущалась, море по-змеиному шипело, она корячилась в идиотской позе абсолютно голая, и оставалось только отгрызть себе лапу, чтобы вновь обрести свободу.
«Господи! Ну почему, почему это произошло именно со мной?! — горестно вопрошала Сима, изнемогая от мучительной боли в напряженных мышцах. — Но лучше умереть, чем предстать перед ним в таком виде!»
— Вова! — отчаянно закричала она.
И тот, подстегнутый этим пронзительным воплем, будто плеткой, рванулся ей на помощь.
Он сразу оценил ситуацию, без лишних слов принялся за дело и через несколько томительных минут освободил ее из каменного плена.
Сима, ни на секунду не забывающая о своей наготе, тут же рванула к берегу, но поскользнулась и, не подхвати он ее, рухнула бы в воду.
Оказавшись на руках у спасителя, Сима невольно обняла его за шею. Он быстро взглянул на нее, развернулся на сто восемьдесят градусов и двинулся в море.
— Ой, нет, нет, нет! Хватит мне на сегодня приключений! Я хочу домой, — запротестовала Сима.
— Неужели хочешь? — усомнился он, разжимая руки. Сима ахнула, вцепилась в его плечи, а ноги, не доставая дна, сами собой обвили крепкие бедра.
Он охватил ладонями ее ягодицы и спросил в самые губы:
— Ты когда-нибудь занималась любовью в море?
И Сима вдруг ощутила, что ее охватывает острое, сумасшедшее, неодолимое желание, а потерявшее контроль тело живет своей собственной жизнью.
Он тоже это почувствовал, но спешить не стал, томя ее поцелуем, пока она сама не попросила его об этом. И тогда он вошел в нее, легко манипулируя ее невесомым в воде телом.
Потом они плавали, дурачились, смеялись и вновь любили друг друга, и только когда уже занимался серый рассвет, Сима вернулась в номер.
Наташа спала или делала вид, что спит, и Сима, блаженно потянувшись на прохладных простынях, мгновенно уснула, довольная собой и жизнью во всех ее неожиданных проявлениях.
Утром ночное приключение показалось сном. Наталья ходила кругами, держала под прицелом вопрошающих глаз, но Сима упорно молчала. А что она могла рассказать? Как познакомилась на берегу с мужчиной по имени Вова и тут же отдалась ему без лишних слов?
«А если он сифилитик? — ужаснулась Сима. — Или, допустим, женат и имеет троих детей? Кто он? Откуда? Чем занимается? Ах да: „пулями вышивает…“ А вдруг он серийный убийца и пришьет тебя уже сегодня, если, конечно, ты снова потащишься к этому камню? Ведь не потащишься?»
Сима вспомнила Вову номер три и призналась себе, что не только потащится к камню, но едва сможет дождаться этой вожделенной минуты.
— Симчик, — не выдержала наконец Наташа, — ты где пропадала всю ночь?
— Гуляла… — отговорилась Сима.
— Одна? — не поверила соседка. — До самого утра?
Сима молча пожала плечами.
— Смотри, — предостерегла Наталья. — Я тертый калач и то иногда впросак попадаю. А тебя любой прохвост вокруг пальца обведет.
— Ты так говоришь, будто я вчера только из Урюпинска приехала, — возмутилась Сима. — Я, между прочим, в милиции работаю.
— Ну, ты из себя Каменскую-то не строй. Ты в пресс-центре работаешь.
— Можно подумать, что в пресс-центре одни лохи сидят. Да у нас такие сюжеты проходят — никакой Каменской не снилось! Так что я тоже стреляный воробей — на мякине не проведешь.
— То-то и оно, что воробей, — не сдавалась Наталья. — Он, надеюсь, не местный, этот твой бой-френд? А то здесь, среди аборигенов, такие виртуозы попадаются — во сне не приснится. Тонкие психологи — понимают, зачем сюда бабы едут. Это для них как спорт…
— Ну, я сюда не за этим приехала, — обиделась Сима. — И ты это прекрасно знаешь.
— Да я-то знаю…
— А тонкий психолог, по-твоему, не догадается?
— Поэтому ты и пришла сегодня под утро? — съязвила Наталья и, взглянув на обескураженную Симу, добавила: — Ты уже болтаешься у него на крючке. Все, ловушка захлопнулась.
— Тебя послушаешь, так ни порядочных людей, ни истинных чувств уже не существует.
— Да существуют! — отмахнулась Наташа. — Но есть еще и такие понятия, как курортный роман. Помни об этом и не строй иллюзий — вот и все, что я хочу тебе сказать.
— Но как же так можно… — развела руками Сима.
— Да можно, можно. Просто не стоит считать, что каждый, прибившийся к твоему берегу, мечтает на тебе жениться.
— Господи, да я и в голову не беру!..
— Вот и умница. А он что, из нашего санатория?
— Пока мне сие не известно, — честно призналась Сима и тут же замахала руками, увидев, что Наташа приготовилась произнести еще одну пламенную тираду. — Я знаю все, что ты мне сейчас скажешь, и готова подписаться под каждым словом. Обещаю, что вечером выведаю всю его подноготную.
— Если он, конечно, придет… — не удержалась Наталья.
Вова пришел. Когда Сима в назначенный час появилась на берегу, он сидел на своем камне, курил и задумчиво смотрел вдаль.
Сима тихо подошла сзади и закрыла ему глаза. Он взял ее руки, прижал к губам и сказал невнятно, в ладони:
— Я ждал этой минуты весь день.
Она наклонилась и прижалась щекой к волосам на затылке. Волосы были мягкими, как у ребенка, но пахли по-мужски: табачным дымом и… бензином? «И руки у него красивые, мужские, и видно, что рабочие», — подумала Сима и прошептала:
— Я ничего о тебе не знаю…
— Я расскажу тебе все, на что имею право, — пообещал Вова.
— В каком смысле? — не поняла она. — Кто-нибудь ограничивает твои права?
— Организация, в которой я работаю. Я не принадлежу себе, Сима.
— И чем же ты занимаешься?
— Ты смотрела «Семнадцать мгновений весны»?
Сима тупо кивнула.
— Тогда ты должна понимать…
— Ты что, резидент иностранной разведки? — ужаснулась она.
— Ну почему же иностранной?.. — удивился Вова. — Впрочем, — прервал он себя, — я уже сказал тебе больше, чем мог. Гораздо больше… Но может быть, это даже хорошо. Потому что теперь ты поймешь, почему сегодня, сейчас я должен уйти…