– Пасдаран, – тоже шепотом ответил Стуки, – люди из правительства, не патриоты отечества. Кто работает для блага государства, тот не боится смотреть в глаза своему народу. А бандиты остаются в тени и получают деньги тайно. И потрошат людей. Дядя Сайрус, ты больше не беспокойся. Я поговорю с молодым Мадани, будь уверен. Эта не тот Иран, который мы любим, не тот!

Стуки достал из пакета баклажаны.

– Помнишь, ты мне что-то рассказывал про баклажаны, которые продавали на базаре в Тегеране?

– В них можно было увидеть свое отражение. Красивые женщины соперничали за самые блестящие баклажаны. Продавцы натирали их тряпочкой до блеска, чтобы привлечь самых тщеславных покупательниц.

– У них что, не было зеркал?

– Да что ты понимаешь в иранских женщинах! Ох, базар овощей и фруктов в Тегеране – это что-то незабываемое! – продолжил дядя Сайрус, все больше воодушевляясь. – Огурцы, дыни, барбарис, шпинат – его варили и ели с йогуртом, а воду не выливали, а давали пить детям: если хочешь, чтобы кости были крепкими, как железо, пей воду, в которой варили шпинат, и ешь сельдерей. Еще я очень любил гранаты. Смешать в чашке лепестки роз и зерна граната и заправить все это оливковым маслом и соком лимона.

Дядя Сайрус умолк. Он задумался и нежно погладил фотографии узловатыми пальцами. «Стуки обязательно поговорит с тем юнцом и все ему объяснит. Дряхлый старик, чем я могу помочь своей стране? Мне остались только воспоминания. Стуки так ему и скажет».

Магазин господина Мадани был довольно большим и располагался в очень выгодном месте. В огромной витрине играл всеми цветами радуги вывешенный на всеобщее обозрение каскад из дорогих персидских ковров.

Хозяин магазина сидел за маленьким деревянным столиком и о чем-то размышлял. Его сын начищал объемные наргиле[7]. Инспектор задумался: с чего начать разговор? Стуки решил, что в этой ситуации он должен вести себя как настоящий иранец. Проблема в том, что он не до конца понимал, что именно это означает. Наконец инспектор собрался с духом. Встретившись взглядом с господином Мадани, Стуки нахмурил брови и, не произнеся ни слова, резким жестом указательного пальца в сторону молодого человека рассек воздух, всем своим видом выражая единственную мысль: «Довольно!» Конечно же, это не имело ничего общего с тем, как ведут себя иранцы. Молодой Мадани еле заметно кивнул головой. Мрачнее тучи, Стуки вышел из магазина и направился к бару Секондо в надежде на то, что бокал хорошего вина развеет его невеселые мысли.

Бармен взглянул на вошедшего Стуки с таким видом, словно обнаружил, что в его винном погребе совсем не осталось вина. Мужчина перегнулся через барную стойку и схватил инспектора за руку. По его лицу полились слезы, крупные, как роса на виноградных листьях. «Антимама, Секондо!» Первым порывом Стуки было обнять своего приятеля, но не в его правилах было обниматься с барменами, даже когда те плачут.

– Наконец-то пришли результаты вскрытия и разрешение властей. Теперь мы можем похоронить беднягу. Ночью третьего августа он переправился на противоположный берег реки… – это было сказано Секондо так, будто речь шла о переселении на другую планету.

– Кто? О ком это вы? – спросил инспектор и оглянулся по сторонам, надеясь на поддержку посетителей бара. Им, судя по всему, пришлось терпеть горестные излияния Секондо уже с самого утра. Несколько мужчин молча сидели за барными столиками и всем своим видом выражали дружескую солидарность.

– Мой поставщик просекко. Граф.

– Какой граф?

– Граф Анчилотто.

Инспектор припомнил, что кое-то читал об этом в местной прессе. По долгу службы он всегда внимательно следил за новостями, и эта смерть не ускользнула от его внимания. Стуки не знал только, что этот тип был знакомым Секондо, и удивился, как тому удалось все эти дни скрывать свои чувства и держать все в секрете. Он ведь ни разу не проговорился, и Стуки ничего такого в нем не заметил. Не считая той особой грусти, причина которой теперь стала понятной.

– Самоубийство, – прошептал Секондо едва слышно, но ему самому показалось, что это было сказано слишком громко. Вдруг по какой-то причине Господь не заметил этот тяжкий проступок? Он, Секондо, конечно же, не собирался доносить.

Стуки кивнул головой: об этом тоже написали в газетах. Вызвало удивление место, где самоубийца был найден.

– Это тот самый «человек на погосте»? – в свою очередь прошептал инспектор.

– Да, он лежал у дверей семейного склепа, одетый в шелковую пижаму, а рядом стоял матузалем шампанского с гравировкой на стекле: «Per aspera ad astra», – добавил Секондо. – «Через тернии к звездам».

– Это можно перевести и так: «Путь к добродетели полон препятствий», – задумчиво произнес Стуки. – Это было написано на… что такое матузалем?

– Что? А, это шестилитровая бутыль для шампанского.

Инспектор Стуки еще не слышал, чтобы кто-нибудь из владельцев бара так хорошо отзывался о своих поставщиках. Устроившись на плетеном стуле рядом с кассовым аппаратом, Секондо принялся на все лады превозносить прекрасные качества усопшего, который выступал в обличье то рыцаря, то философа, то даже деревенского поэта. Опечаленный бармен жалобно смотрел на Стуки, напоминая ему головастика, которого вытащили из воды. Он устало потер глаза и произнес, что, по его размышлению, в смерти графа не все чисто: человек, который имел привычку прогуливаться в каштановой роще и вдоль золотившихся в лучах восходящего солнца виноградников, просто по определению не мог покончить с жизнью. И тем более – при помощи снотворного. Секондо поискал в холодильнике и вытащил бутылку с большой пробкой.

– Это выдержанное просеккино, которое изготовлял граф, – бармен ласково погладил бутылку и наполнил из нее два стакана.

– Знаете, инспектор, граф Анчилотто ни за что бы не ушел добровольно из жизни, когда до сбора винограда оставалось всего несколько недель. После тяжких трудов в течение многих месяцев такому виноделу, каким был граф, не терпится увидеть гроздья винограда уложенными в ящики и узнать, как на этот раз все сложилось с сахаристостью, кислотностью и всеми другим параметрами, которые важны для получения хорошего вина. И потом, с шампанским! В крайнем случае могла быть франчакорта[8], но никак не иностранное вино!

Стуки сделал маленький глоток просекко, на секунду задержав его во рту.

– Вы хотите сказать, что кто-то довел графа до самоубийства?

– Может быть, и да.

– Может быть?

– Или подсыпали ему снотворное в вино.

– Даже так? Этот господин идет на кладбище, для чего – неизвестно, и оказывается там с огромной бутылкой шампанского, в которую кто-то насыпал снотворного?

– Конечно, такой человек как