Шаймурата. Это не ускользнуло и от Ясави, он отстранил старика.

— Этот тоже помогал, — сказал избитый человек.

— Били всем аулом, всем и отвечать. Нечего сваливать вину на черного козла! — зло крикнул Хамит.

— Там разберемся, взять его! — приказал Ясави.

Зифа почувствовала, как задрожала Камиля. Наверно, она упала бы, если бы Зифа не поддержала ее.

«Любит она его, — поняла Зифа. — Не все тогда сказала — главное утаила от меня».

Уводя под руку Камилю, Зифа слышала, как распоряжался Ясави:

— Хайдар, немедля вези в больницу. А арестованных запереть в амбар. Закир, где ты?

— Я тут.

— Беги в сельский Совет, вызывай милицию. А вы все расходитесь по домам.

Проводив Камилю, молчаливую, сникшую, Зифа вернулась домой. Поднявшись на крыльцо, она оглянулась. В окнах погасли огни, угомонились собаки. Залитый щедрым лунным светом, безмолвный и обманчиво мирный лежал Карасяй.

Апрельские дороги

1

Мокрый снег противно чавкал под ногами арестованных. На черных буграх, выступивших среди снежной равнины, не обращая никакого внимания на людей, чинно галдели грачи.

Рядом с торговцем кожей семенил, то и дело с опаской оглядываясь на конвой, коротконогий полный человек. Третий арестованный — Хамит шагал с независимым видом, и это очень злило милиционеров.

Они поднялись на безлесный холм, откуда можно было бросить прощальный взгляд на Карасяй. Кроме Хамита, никто не оглянулся. Остановившись, он прищуренными глазами смотрел на родное село. Из многих труб поднимался дым.

— Слушай, ты! — крикнул старший. — Не задерживайся, догоняй команду.

Хамит презрительным взглядом смерил старшего, однако послушался его. В душе Хамита росла неприязнь к торговцу кожей, к его компаньону, к милиционеру и к самому себе. Угораздило же спьяну попасть в такое грязное дело!

Хамит сплюнул и выругался.

«А все из-за Камили, — размышлял он. — Не смеялась бы над ним в клубе, перед всем аулом, не пошел бы пить к дяде. И тот тоже хорош гусь! Все наливал да приговаривал: «Пей, наше время пьяное. Те, у кого есть деньги, пьяны от водки, а голодранцы — от речей уполномоченных. У меня, слава аллаху, есть водка! Пей!»

Дорога шла лесом, который тянулся на восток верст на двести. Из глубины леса повеяло прохладой, воздух, спертый, пахнущий прелыми листьями, ударил в нос.

У Хамита забилось сердце. Надо бежать! Кони застрянут в чаще, а пешим его не догнать! Если начнут палить из наганов, за деревьями не опасно! Но волчья жизнь еще страшнее пуль. Прятаться от людей, жить в вечном страхе… Хамит, волнуясь, непрерывно курил, бросал окурки на обочину дороги.

…Солнце уже поднялось высоко над лесом, когда Хамит спросил у старшего:

— Слушай, а что со мной будет?

— Коли пастух выживет, и ты будешь жить. А если умрет — не миновать высшей меры: расценят как классовое убийство.

— Значит, крышка?

— Понимай так.

Размышляя над своей судьбой, Хамит не сразу сообразил, почему вдруг ускакали милиционеры. Что они, одурели, что ли? Услышав два винтовочных выстрела позади, он оглянулся. Меж деревьев увидел бородатых людей. Торговец кожей и его компаньон весело потирали руки, провожая глазами быстро удаляющиеся фигуры стражей.

Бандитов было человек десять. Один из них был из Карасяя. Все считали, что он отбывает наказание на Соловках, а он, оказывается, тут рядом в лесу. И другого Хамит узнал: он был осужден за ограбление кооператива. Наверно, и остальные были такие же отпетые. Широкоплечий, с золотистой, спадающей на грудь бородой мужик, видимо, главарь шайки, спросил:

— Ну, как там?

Хамит не понял вопроса. Торговец кожей поспешно ответил:

— Поломали кости как следует, полагаю, больше не станет разоряться на сходках.

И только сейчас Хамит сообразил, что избиение пастуха, оказывается, было задумано в лесу. Разглядывая Хамита, рыжий поинтересовался:

— А этого щенка где подобрали?

— Помогал нам, хотя и без него управились бы. Милиция прихватила попутно и его… Племянник лавочника Калимуллы.

— Можно оставить у нас в лесу или…

Рыжий выразительным жестом показал, как спускают курок, и свистнул.

— Полагаю, можно оставить.

Хамит струхнул не на шутку. Ведь Камиля и глядеть не станет на лесного бандита. Считай — тогда все пропало.

— Ну как? — спросил главарь, уставившись на него тяжелым взглядом.

— А чего мне тут делать, в лесу? — буркнул Хамит.

Бандиты посмотрели на главаря. Молчание затянулось. Видимо, главарь не привык торопиться. Хамиту вдруг мучительно захотелось курить, но, обшарив карманы, он не нашел ни одной папиросы — все выкурил. Решил попросить табаку: если не откажут, значит не убьют.

— Нет ли у кого табачку?

Никто не протянул ему своего кисета. Не верилось, чтобы ни один из них не курил. Мороз пробежал по спине. Что они, не поняли его?

— Ребята, дали бы закурить! — повторил он.

Рыжий вдруг скомандовал:

— Пошел вперед!

Теперь не оставалось никакой надежды, — значит, укокошат. Зачем им возиться с Хамитом! Лишний глаз и лишняя обуза. Шел с утра под наганом милиционеров, а теперь по той же дороге шагай под дулом бандитских винтовок. Одним словом, повезло!

Никогда еще Хамиту не хотелось так жить, как сегодня! Холодный пот выступил на лбу, какой-то комок застрял в горле, перехватило дыхание.

Хамит жадно глядел вперед. Две сороки пролетели над головой. Раздались однообразные звуки: бурун, бурун, бурун… Это бурундук бубнит перед плохой погодой.

Неожиданно из-за голых деревьев показался повешенный. Хамит невольно оступился. Оглянулся на бандитов, — все смотрят на него, видимо, хотят запугать.

— Ну, как?

Хамит молчал. Его окружали неумытые, обросшие люди, которым ничего не стоит убить человека. Они сами судьи и сами палачи. В нем росла злость против них.

Человек с плоским, бабьим лицом сказал:

— Этот тоже шел против нас, пока не вздернули.

Хамит упрямо молчал — будь, что будет.

Человеку с плоским, бабьим лицом не терпелось.

— Смастерить петельку? — спросил он у главаря.

Хамиту показалось, что прошла целая вечность, пока Рыжий вымолвил слово.

— У меня сегодня злости мало. Уходи. Коли надо будет, мы тебя отыщем. Ну, кому говорят, знай шагай!

Хамит понял план Рыжего: застрелят в спину. Вышагивай свои последние шаги. Выхода нет. От бандитов не убежишь. Жадно вдохнул воздух. До сих пор он не понимал, какое это счастье — дышать.

Во рту пересохло, не было сил сделать еще хотя бы один шаг. Пусть стреляют, цедятся в грудь!

Он резко повернулся, чтобы выкрикнуть ругательство, и застыл: за ним никто не шел.

Схватился за голову: может, все это представилось хмельной голове, не было ни избиения, ни бандитов, ни милиционеров?

Нет, все это было, вот перед ним покачивается на ветке человек.

Сразу пришла другая мысль: милиционеры прискачут в город, позвонят в аул,