Шандор поставил на стол тарелку с пирогами и две бутылки.

– В которой вода? – спросила Лера, она плохо видела в полутьме.

– Не хочешь, значит, за здоровье молодых выпить? – усмехнулся Шандор.

Показалось ли ей, что в голосе его прозвучала озабоченность?

– Просто пить очень хочется, – уклончиво ответила она.

Хотя перед этим цыганом можно было бы и не скрываться, он-то прекрасно знал, как она относится к Ласло Клоуну. У нее мелькнула мысль, что он очень много знает, во всяком случае, гораздо больше, чем думает Ласло. Хотя этот хлыщ, что вечно под кокаином, кажется, вообще ни о чем не думает – во всяком случае сейчас. Какие уж дела, когда неделю будут гулять. Нашел время играть свадьбу…

– Не скажи, – возразил Шандор; оказывается, последние слова она произнесла вслух, – это дело давно сговоренное, еще когда невесте лет шесть было. Семья у них богатая, так что откладывать никак нельзя. У нас закон такой, а закон нарушать нельзя, это святое.

Он нашел широкую чашку, налил туда вина, разбавив водой, накрошил мелко пирога и стал кормить старуху, ласково приговаривая что-то на своем языке. Старуха разевала рот без единого зуба, черный как могила. Лера налила себе вина, это оказалась крепкая домашняя настойка. Когда-то мама делала такую – на вишнях.

У них в саду росло большое дерево, Лере с ее высоким ростом было легко собирать ягоды. Она вдруг увидела воочию солнечный летний день, Женька сидит на вишне, она, Лера, принимает от него наполненное ягодами ведерко, а мама смотрит на них с крыльца, ласково щурясь, – непривычно оживленная, в светлом цветастом платке, и губы, вымазанные вишневым соком, улыбаются счастливо…

«Размечталась! – тут же одернула она себя. – Нашла время. Никого больше нет – ни мамы, ни братишки». Они все умерли, у нее, Леры, не осталось никого из родных. Она одна на этом свете и может рассчитывать только на себя. Так что не время распускаться.

Она прислушалась. Старуха говорила что-то шамкающим ртом, Шандор слушал, потом ответил ей уже не ласково, а серьезно и настороженно. Лера не понимала ни слова, но уловила интонацию разговора. Она, безусловно, была тревожной. Старуха внезапно крикнула что-то сердито, блеснули в темноте белые бельма. Шандор зарокотал что-то успокаивающе, старуха, однако, не вняла его словам, она резко отодвинула чашку, жидкость пролилась на пол.

Совершенно машинально Лера отставила вино – если что-то пойдет не так, нужно сохранить свежую голову. Шандор собрал остатки еды и вышел, лицо его было серьезным.

Лера уставилась в окно. Старуха в темноте попыхивала своей трубкой.

Музыка стихла, но казалось, что еще сам воздух звенит и рыдает, подпевая цыганской скрипке. Седовласый цыган хлопнул в ладоши, и наступила тишина.

– Пришел ваш час! – воскликнул старик звонким, молодым голосом. – Исполните то, что завещано нам всем дедами и отцами! Плодитесь, размножайтесь и будьте счастливы! Пусть родится у вас целый табор сыновей, смелых, как жених, и красивых, как невеста! Пусть не гаснут ваши костры!

– «Ой, мато, мато, мато…» – затянул низкий женский голос, и вся свадьба дружно подхватила:

– «Пьян я, пьян я, пьян я буду, трезвого трезвей, и в кустах зальется песней пьяный соловей…»

Дружки жениха подхватили Ласло под руки, подружки невесты повели за ним тоненькую девочку в кружевном подвенечном платье. Их подвели к крыльцу, втолкнули в дом, и вслед за ними вошли две сгорбленные дряхлые старушонки с узелками.

– Бабушка, – удивленно спросила Лера, – зачем это старухи пошли за молодыми?

– Таков наш обычай! – Мать Шандора поджала губы. – Молодые могли согрешить до свадьбы, а это – позор! Поэтому с ними будут два свидетеля – от семьи жениха и от семьи невесты. Они подтвердят, что невеста была девушкой…

– Ну и ну! – Лера только покачала головой.

Снова открылась дверь и вошел Шандор.

– Пойдем, устрою тебя на ночлег, – сказал он, – все равно до утра с Ласло нет возможности поговорить.

Она присмотрелась к нему в полутьме. Теперь он говорил совершенно спокойно. Жизнь научила ее не доверять никому, но в данный момент что оставалось делать? Отказаться и уйти, но куда? У нее в этом городе нет больше близких людей. Да не то что близких – вообще никаких. Нет безопасной крыши над головой. Придется довериться Шандору. Тем более вряд ли он ее отпустит.

Они вышли через кухню, прокрались в тени дома, потом мимо сараев и свежей аккуратно сложенной поленницы, обошли колодец. Шумную свадьбу слышно было и тут, попался им навстречу пьяненький русский мужичонка, разлетелся обниматься к Шандору, тот легонько двинул плечом, и мужичонка отлетел на пять шагов к кусту, еще не потерявшему листвы, да там и остался, мигом заснув.

– Сосед, – усмехнулся Шандор, – полгорода на свадьбе гуляет.

Они подошли к маленькому домику, окна его были закрыты глухими ставнями.

– Это старый дом, – сказал Шандор, отпирая проржавленный замок, – тут с весны никто не живет, сносить будем. Так что никто тебя не потревожит.

В сенях было темно, пахло затхлым, нежилым, запущенным домом.

«Перебьюсь как-нибудь одну ночь, – подумала она, – все равно деться некуда».

Шандор завозился в тесных сенях, задел ее локтем.

– Проходи в горницу-то, сейчас лампу найду! – с досадой, натужно проговорил он.

Лера потянула на себя скрипучую дверь. Комната тонула в полной темноте. И из этой темноты вдруг обрушилось на нее что-то мягкое и тяжелое. Лежа на полу, теряя остатки сознания, она успела услышать встревоженный голос Шандора:

– Ты чем ее долбанул-то? Череп не проломил?

– Нормально все, – ответил незнакомый голос, – у ней черепушка крепкая, да волосы еще спружинили. Оклемается!

Лера смутно ощутила, как кто-то взял ее за ноги, рука Шандора ухватила ее за плечи, она попыталась укусить эту руку, но ничего не вышло. Ее пропихнули в комнату, которая освещена была керосиновой лампой. Тени плясали на потолке, в полу зиял открытый люк подпола. Вместо лесенки были положены две доски, ее столкнули по ним, как с горки. Она упала на мягкое, и тут же крышка подпола захлопнулась, закрывая остальной мир. И сознание окончательно покинуло Леру.

Она не поняла, что очнулась. Просто в один момент услышала назойливый звон, как будто одновременно стрекотали тысячи кузнечиков. Она с трудом приподняла тяжелые веки. И ничего не изменилось. Ее окружала такая же звенящая тьма.

«Что это? – в панике подумала она. – Я умерла? Или меня похоронили заживо? Но откуда этот звон?»

Она попыталась пошевелить руками. Это удалось не без труда, руки ощутили пустоту вокруг. Если ее и похоронили заживо, то гроб был весьма просторным.

В кромешной тьме она ощупала свое тело. Ничего не болело, и это настораживало. Как говаривала соседка тетя Валя: «Если ты встаешь утром и ничего не болит, стало быть, ты уже умер».