– Да, возможно.

– Нэнси свяжется с тобой по электронной почте, – добавил Грант. – Но, по правде говоря, она хочет очистить дом. Никто не будет все это хранить, – «Ну, да! Оттуда придется многое выгрести, чтобы создать что-то новое». – Так что у тебя есть возможность разом от всего избавиться.

– Нет! – при мысли о том, что в маминых вещах будут копаться другие – чужие – люди, сердце больно кольнуло. – Я сама там все разберу. Я пробуду здесь неделю, максимум, две, и когда вернусь, решу, с чем и как поступить.

– Почему бы не перенести вещи в складское помещение? Кому от этого будет хуже?

– А к чему спешить? Прошел всего месяц.

– Ладно, любимая. Решать тебе, – в голосе Гранта прозвучала знакомая мне тональность – нотка терпеливости: «Скоро ее попустит, и она станет сговорчивей». Что-то в последнее время участились моменты, когда мне этот мужчина не то, чтобы не нравился, а вообще раздражал, и мне все меньше хотелось выйти за него замуж. Иногда я даже задавалась вопросом: может, я и не любила его никогда по-настоящему? – Я так ей и передам, – промямлил Грант.

– Как только я улажу дела здесь, я сразу разберусь и с остальными. Всему свое время.

– Хорошо, – послышался в телефоне глубокий вздох. – Но я вынужден тебе напомнить, что ты уже несколько месяцев зависаешь в режиме ожидания. Ты собираешься вернуться к реальной жизни?

В моей груди всколыхнулась печаль. Возможно, я злилась вовсе не на Гранта, а на то, как события прошедших восьми месяцев перевернули мою жизнь? На меня нахлынули воспоминания. Сначала – взмахи вымазанных в краске рук мамы, стоявшей перед холстом. Потом те же руки – красивые, изящные, с тонкими пальцами – но уже лежащие недвижно на ее теле в больнице…

Неужели мама навсегда ушла? Мне и сейчас не до конца в это верилось. Я все ждала, что кто-нибудь придет ко мне и скажет: «Это ошибка»…

– Наверное… Просто я сейчас ни в чем не уверена.

– Понимаю, любимая. Почему бы тебе не обдумать это денек-другой? Может, лучшее решение – это начать новую главу своей жизни как можно быстрее? После аварии все изменилось и уже никогда не будет, как прежде.

Сенбернар в холле отрывисто гавкнул – словно подчеркнул эту мысль. Или решил положить конец этому разговору?

– Слушай, меня тут ждут. Мне надо идти.

– Да, конечно, нет проблем, дорогая. Я люблю тебя…

Я уже была готова повторить эти слова следом за Грантом, но они вдруг застряли комом в горле. Почему? Потому что это была полуправда или неправда? Я пока еще не могла понять. И просто нажала «отбой». А Грант, пожалуй, даже не заметил.

Ребекка приехала в отель на «Рейндж-Ровере» цвета шампань. И скоро внедорожник примчал нас по узким дорогам через поля в густой лес.

– Это все часть поместья, – махнув рукой, сказала моя новая знакомая. – Почти две тысячи гектаров, в основном лесных и пахотных угодий.

– Поместья? – моргнула я.

– Ну, да! Вашего поместья, Розмера, – бросила на меня поддразнивающий взгляд Ребекка.

Я совершенно не разбиралась в единицах измерения земельных площадей, но озвученная ею цифра показалась мне большой:

– Две тысячи? Это примерно как целый парк или что-то подобное?

– Да. Поместье огромное. Вы разве не знали?

– Я и сейчас ничего не знаю, – призналась я. – Ровным счетом ничего.

– А матушка вам никогда о нем не рассказывала?

– Нет… даже на смертном одре.

Мы выехали на аллею, и Ребекка окинула меня оценивающим взглядом, истолковать который я не смогла. Может, я что-то не то ляпнула?

– Ладно, – подытожила моя спутница. – Значит, есть с чего начать.

Дорога пошла под уклон, и в поле зрения появился дом.

– Это начало наших владений, Давкоута, – снова взмахнула Ребекка рукой. – Границей между Розмером и нами служит вот этот лесистый склон.

Ассиметричный побеленный дом с соломенной крышей стоял на краю выгона, где пощипывали сочную траву три лошади.

– До чего великолепные животные! – прокомментировала я.

– Вы ездите верхом?

– По правде говоря, нет, – улыбнулась я. – Но готова побиться об заклад, что вы освоили искусство верховой езды в совершенстве.

Ребекка рассмеялась, и я снова отметила про себя, как сильно не вязался этот громкий, несдержанный хохот с ее обликом и манерами.

– Вы правы, – кивнула она. – Но в основном я развожу скаковых лошадей. Для участия в скачках с препятствиями, любительском стипл-чезе, а не для высшей лиги. Вот этот чалый конь – мой чемпион. Пьютер.

Хвост Пьютера со свистом рассек воздух, конь вскинул голову в нашу сторону. На спинах всех животных были попоны. А на вид мне больше всех понравился рыжий скакун с черной, как смоль, гривой.

Стипл-чез… К своему стыду, я не знала, что это такое. И мысленно дописала это слово в неуклонно растущий список понятий, которые мне следовало изучить. А ощущение, что я угодила в чужой, неведомый мне мир, где весь мой опыт и знания, которыми я пользовалась в своем собственном мирке, оказались бесполезными, еще больше окрепло.

Ребекка свернула на подъездную дорогу, и я залюбовалась домом. Ассиметричный, длинный, двухэтажный, он внушал уважение прочностью своих стен под кровлей, крытой толстым слоем соломы. На ней трудились да работника. Один на самом верху, на фоне серого неба ловко насаживал снопы на притуги по линии крыши. Другой подавал ему снопы, стоя на лестнице.

– Я еще утром заметила, что в деревне все крыши крыты соломой. А я думала, что солома, как кровельный материал, уже выходит из употребления.

– Так и есть, – откликнулась Ребекка. – Но мы в Сент-Айвз-Кроссе – счастливцы. Потому что Тони – тот парень, что на верху, – потомственный кровельщик. Все его предки занимались этим ремеслом; мастерство передавалось из поколения в поколение, от отца к сыну аж с шестнадцатого века, – Ребекка убрала ключи от машины в сумочку. – Посмотрите, как красиво он укладывает солому. Это его фирменный знак. У каждого кровельщика свой способ укладки.

Оба работника были темноволосыми, высокими, с длинными руками и ногами.

– Значит, один из них приходится другому сыном?

– Нет-нет. Тони – записной холостяк, никогда женат не был. А другой парень – поденщик. Его зовут Сэм.

Парень, поднимавший сноп, забросил его на крышу и встал боком на тонкий деревянный выступ. У меня от этого зрелища голова закружилась.

Переместившись, чтобы вылезти из салона, я поняла, что вся моя больная нога в такой зябкий, сырой день занемела. Под ступнями хлюпнула раскисшая после дождя земля. И мне потребовалось время, чтобы обрести устойчивость. (Просто удивительно, до чего быстро можно утратить равновесие!) А потом, следуя завету мамы – «Хорошую мину надо сохранять даже при плохой игре!» – я двинулась размеренным шагом за Ребеккой.