выругался милиционер и в сердцах плюнул на мотор.

— Покати его вниз по спуску — заведется, — посоветовал я.

— Мне надо туда, наверх, — ответил милиционер.

— Так ты поезжай сперва вниз, а потом поверни обратно, — объяснил я.

Милиционер кинул на меня благодарный взгляд и повернул мотоцикл.

Из милиции вышел Артаваз. Ружья с ним уже не было — видно, оставил в дежурке.

— Кто это? — спросил я, кивнув в сторону милиционера.

— А, чудак какой-то... Каждое утро возится со своим мотоциклом... Пошли! — Артаваз хлопнул меня но плечу.

Мы молча продолжали путь. У столовой-подвала «Гемо» Артаваз остановился. Остановился и я.

— Спустимся, — сказал Артаваз.

Я пожал плечами и закрыл глаза.

— Спустимся! — повторил Артаваз, направляясь к лестнице.

Я последовал за ним. Артаваз подошел к крайнему столу, сиял шубу, перекинул ее через спинку стула и сел. Я сел, не снимая плаща. В подвале приятно пахло чесноком, вареным мясом и табачным дымом. Столы еще пустовали, но посетители уже стали появляться один за другим.

Подошел официант и равнодушно стал у стола.

— Два хаши, две водки, одни лимонад! — распорядился Артаваз.

Официант записал.

— Хаши чтобы было с копытами! — предупредил официанта Артаваз.

— У коровы четыре копыта!

— Восемь! — поправил Артаваз. — Иди и возвращайся быстрее!

Спустя две минуты я и Артаваз старательно разводили в густом, жирном мясном отваре толченый чеснок.

Подвал постепенно наполнялся людьми. Со всех сторон раздавались крики:

— Одни хаши, две водки!

— Еще два по сто!

— Официант! Что это — хаши или подошва?!

— Жалобную книгу сюда!

— Ты что, смеешься? Где мясо?!

Официанты равнодушно улыбались, разносили миски с дымящимся хаши, стучали костяшками счетов, улучив момент, быстро опрокидывали в рот недопитые стаканы и, понюхав замасленный рукав, блаженно щурили глаза.

— Ну, дай бог! — сказал Артаваз, чокаясь со мной.

— Дай бог! — сказал я.

Выпили.

— Можно? — спросил высокий, худой и бледный интеллигент, подойдя к нашему столу и опершись руками о спинку свободного стула.

— Нельзя! — отрезал Артаваз.

— Э!.. Почему же это?

— У меня — тиф, у него — чахотка! — сказал Аргиназ, показав на меня.

Худой подозрительно взглянул на нас и отошел.

— Официант! — крикнул Артаваз.

Официант подошел.

— Унеси-ка этот стул и принеси еще два по сто!

Официант унес свободный стул и вернулся с бутылкой водки.

— Что останется — возьму обратно...

Артаваз палил.

— Выпьем, мой...

— Темо, — подсказал я.

— Выпьем, мой Темо, за наше знакомство!

— Выпьем, — согласился я.

Выпили. Артаваз налил еще.

— Это, дорогой Темо, за человека, который ночью ходит, ищет человека! За человека, который коротает ночь в ожидании человека! И еще — за человека, который ночью не спит — то ли ему не спится, то ли не хочет заснуть — и ждет не дождется рассвета... Выпьем за ночь, которая близится к концу!

Артаваз выпил, закусил куском мяса и уставился па меня. Я молча выпил. Артаваз снова налил, и я понял, что он не станет пить, пока я не выскажусь. Я поднял свой стакан.

— Ты, дядя Артаваз, ждешь рассвета. Я сейчас пьян. Сколько тебе лет, дядя Артаваз?

Артаваз молчал.

— Тебя спрашиваю! Сколько тебе лет?

— Двести!

— Вот видишь, двести лет... Мне — двадцать. Сегодня день моего рождения! Тебе двести лет, и ты ждешь рассвета, а я... Почему ты смотришь на меня? Меня пугает рассвет. Понимаешь? Боюсь его! Понимаешь? Нет, нет, не понимаешь! Я боюсь рассвета, боюсь возвращения домой! Ты знаешь, почему? Не знаешь?

— Почему, парень, почему? — тихо спросил Артаваз, и глаза его наполнились слезами.

— Потому что дома меня ждет женщина. Она сидит на кровати в длинной белой сорочке и ждет меня. Чужая, чужая, совсем чужая женщина! Ты понимаешь, что значит чужая? Эта женщина — моя мать! Я не видел ее двенадцать лет! Теперь она ждет, чтобы я сказал ей «мама». А я не могу. Стесняюсь! Нет, не стесняюсь — боюсь! Не боюсь — отвык! Понял? — Артаваз кивнул. — Вот так...

Я выпил. Артаваз долго смотрел на меня, потом поднял свой стакан.

— Выпьем, Темо, за мать, которая двенадцать лет не видела сына, двенадцать лет ждала его, наконец все же разыскала свою плоть и назвала ее сыном. Выпьем за мать, которая ночью не спит не потому, что не хочет заснуть, а потому, что ей не спится, потому, что она ждет наступления утра... Выпьем за ночь, которая близится к концу!..

Артаваз осушил стакан до дна. Я взялся за бутылку. Артаваз прикрыл рукой мой стакан.

— Хватит!

Я поставил бутылку.

— Официант! — позвал Артаваз.

Подошел официант.

— Счет!

— Девяносто рублей, — выпалил официант, не моргнув глазом.

Артаваз бросил на стол сторублевку и встал.

— Спасибо! — улыбнулся официант.

— На здоровье, — кивнул ему Артаваз и стал надевать шубу.

...Зал был пуст. Уборщицы убирали со столов... Я был сильно пьян и, чтобы не упасть, ухватился за Артаваза. Он осторожно вывел меня по лестнице и прислонил к дереву.

— Можешь идти?

— Да.

— Ну, так иди, только осторожно.

—- Дядя Артаваз, а ты не пойдешь?

— Куда, парень?

— Ко мне.

- К тебе? Пойду, конечно. Только не сегодня, в другой раз.

— Сейчас!

— Сейчас я иду на кладбище.

— Зачем?

— Взглянуть на могилу матери...

— И я с тобой!

— Ты иди домой, я — на кладбище...

— Дядя Артаваз!

— Ну?

— Разреши поцеловать тебя!

Артаваз подошел ко мне, вытер ладонью губы и поцеловал меня в лоб. Я не успел ответить, Артаваз быстро повернулся и ушел. Он шагал тяжело, согнувшись и раскачиваясь, — видно, старик тоже опьянел.

Перейдя улицу, Артаваз оглянулся.

Я стоял, не двигаясь, и смотрел па него. Артаваз махнул рукой, повернулся и пошел вниз, по спуску...

Я побрел вперед, шатаясь, натыкаясь на стены и деревья. Водка делала свое. Стыдно! А ну, попробую идти ровно, совсем ровно. Хотя бы вон до того дерева. Так. Хорошо... Теперь до другого. Хорошо...

В этот ранний утренний час прохожих па улице было мало.

— Простите, который час? — остановил я одного.

— Семь! — ответил он быстро, даже не взглянув на часы.

Я не обиделся. Что ж, быть может, у него