– Людмила, – ответила я сухо и уткнулась в телефон.

– Значит, поедем вместе? – продолжил было разговор мужчина, а я отметила про себя, что своего имени он не назвал. Я неопределенно кивнула ему, и мужчина вздохнул разочарованно. Разговоры в поездах – это отдельное удовольствие, которого многие ищут и желают. Я же лишила его этой возможности. Мужчина достал планшет и принялся что-то читать. Я заглянула в экран. Какой-то автомобильный сайт. Нет, не похоже на то, чтобы он был шпионом. Впрочем, что я знаю про шпионов?

Еще перед отходом поезда я пополнила баланс на телефоне Ахмеда довольно-таки большим количеством денег, которые заранее поменяла в обменном пункте торгового центра. Когда поезд уже тронулся – так незаметно, что я не ощутила точный момент старта, – я подключила аппарат к наушникам и тоже погрузилась в интернет. Поезд летел мимо разномастных дачных домиков, мимо смоченной дождями опадающей листвы придорожных берез, мимо прямоугольных многоэтажек спальных районов, так похожих на парижский Фор-д’Обервилье, – если, конечно, смотреть под правильным углом.

Сосед, кажется, задремал, но даже если бы он проснулся, я не боялась быть услышанной. Набрав номер, я принялась ждать и считать гудки. Если мне ответят, я собиралась говорить по-французски.

* * *

В полиции Авиньона долго не отвечали, и я уже почти потеряла надежду, которой и без того почти не было. Ответят мне – и что я скажу? Что мне нужно узнать, причем прямо так, по телефону, нет ли какой новой информации по делу Одри Шараф, не обнаружено ли, в частности, какой-нибудь связи между Андре и моей несостоявшейся убийцей? Не было ли, к примеру, отмечено звонков с телефона Андре на номер Одри? Я не была уверена, что таковые следственные действия вообще проводились, но спросить все равно хотела. Я часто видела в кино, что следователи заказывают детализированную выписку звонков подозреваемого, чтобы в подробностях установить его маршрут. Я многое бы дала за такую выписку с телефонов Андре и Одри, чтобы прояснить ситуацию.

Одри действовала по приказам Андре, но не всегда их выполняла. Иногда добавляла что-то от себя. К примеру, могла попытаться меня убить. Но если покушение на маму, фотографии из отеля, слежка за Сережей были поручением от Андре, то они должны были созваниваться. Что мне это дало бы? Ничего, ровным счетом ничего, кроме… лишнего подтверждения того, что я права в моей дикой, ненадежной теории.

– Bonjour. Puis-je savoir votre nom? Bonjour?[3] – мужской низкий голос в телефоне Ахмеда звучал устало и раздраженно, и, несмотря на формальную вежливость слов, они казались оскорблением. Я встрепенулась, бросила взгляд на соседа – тот спал прямо со своим планшетом в расслабленных руках. Наверняка уронит на пол. Как быстро мужчины умеют засыпать!

– Добрый день! – ответила я на французском. Несколько секунд мне потребовалось, чтобы переключиться на другой язык. – Я хотела бы поговорить со следователем по делу о поджоге. Я – потерпевшая.

– Каким следователем? – спросил голос сухо.

– Я не знаю, кто ведет мое дело.

– Не знаете? – уточнил мужчина и закашлялся. – И что я должен делать?

– Я звоню вам из России, мне не так просто до вас дозвониться. – Я злилась оттого, что вся моя речь звучала как просьба. Я хотела бы говорить как победитель, но не дотягивала дальше попрошайки или жалобщика.

– Ах, это дело о поджоге, – ответил полицейский, чем несказанно удивил меня. – Русская, да? Соединяю, – и что-то в системе щелкнуло, заиграла легкая музыка. Я оторвала телефон от уха и посмотрела на экран. Неожиданно краем глаза я заметила, что сосед проснулся и смотрит на меня удивленно и даже с каким-то обвинением. Ах да, людям никогда не нравится, когда они не могут понять, о чем говорят рядом с ними. Что ж, его проблемы.

– Следователь Поль Вербаско слушает, – услышала я… и мой сосед. Я отвела взгляд в сторону и поднесла телефон к уху.

– Добрый день, я хотела узнать кое-что относительно дела…

– Я знаю ваше дело, – перебил меня Поль. – Ваш муж звонил. Мы уже передали вещи на склад. Так что когда вы вернетесь во Францию, сможете забрать их. Дело закрыто.

– Закрыто? – изумилась я.

– Ваша поджигательница мертва, верно? – уточнил следователь и продолжил, не слушая меня: – Мы оставим для архива кое-какие вещи, которые имеют отношение непосредственно к поджогу, но ваши чемоданы, личные вещи – все можно забрать уже завтра после обеда. Да, кстати, ваша поджигательница, она не медик случайно?

– Нет, а что такое? Почему вы спросили? – поинтересовалась я. Неведомый мне Поль Вербаско на некоторое время замолчал, а затем принялся шуршать бумагами. Наконец, он задал вопрос, который заставил меня покрыться холодным потом.

– Нет, ничего, так. Просто одну версию проверил. Вы страдаете диабетом?

– Нет, я не… это моя мать страдает диабетом, – ответила я. – А что?

– Нет, ничего. Возможно… ваша поджигательница ошиблась. Или же у нее были мотивы личной мести вам обеим.

– Да что случилось? – чуть не взбесилась я. Мой голос прозвучал так громко, что многие пассажиры не поленились посмотреть в мою сторону. Я пригнулась и попыталась скрыться за сидением.

– Дело в том, что в ходе следствия мы проводили досмотр всего содержимого вашего автомобиля. Необходимая процедура, сами понимаете. Рутинная проверка, все-таки было совершено преступление.

– Ну да, чуть не сгорел человек, – фыркнула я. Следователь помолчал, а затем продолжил:

– В частности, в одном из ваших чемоданов лежали препараты для инъекций, а именно инсулин.

– Да, да, это лекарство моей мамы, – кивнула я, нахмурившись. Мне вдруг перестал нравиться тон, которым говорил со мной следователь.

– Так вот, я уже сказал вашему мужу, но либо вам достался заводской брак, либо…

– А что не так с нашим инсулином? – спросила я, заранее зная, что никакого заводского брака не было.

– Ваши ампулы все заводские, запечатаны, не вскрыты, упаковка не нарушена, но вот промаркированы некоторые из них неверно. Проще говоря, в них содержится другой тип инсулина, не тот, который указан. Я не специалист, поэтому только передаю вам то, что написано в отчете. Указанная маркировка обозначает, что препарат быстрого и короткого действия, а внутри некоторых ампул – я не говорю, что всех – находится другой инсулин, длительного действия и в несоответствующей концентрации, причем превышение значительное, в несколько раз.

– Но как такое возможно? – вытаращилась я в пустоту.

– Может быть, это просто брак?

– Вы говорите, заводская упаковка не нарушена?

– Не нарушена, да. Вы привезли этот препарат из России? Я слышал, у вас много фальсификатов. – Тут в интонациях Поля Вербаско прозвучал скепсис. – Может ли быть так, что ваша мама купила подделку?