Вы подумайте, во что превратится вся история России, если хоть на одну минуточку предположить, что союз с Западом, вхождение в число западных стран было бы полезнее для русских, чем союз с Востоком! – горячо сказала Елена. – Выходит, русские правители веками запугивали свой народ западной угрозой, дабы править, подобно восточным деспотам, без закона, по собственному произволу. Нет, наши «патриоты» считают по-другому: по их мнению, вся деятельность Святого Благоверного князя Александра Невского была возвышенна, благородна, преисполнена любовью к Отечеству. Скрепя сердце, он укрепил отношения с Ордой, видя в ней щит от злонамеренных притязаний западных владык. Таким образом он сохранил на Руси священную православную веру и заложил основы дальнейшей политики русских князей, которая привела с течением времени к возвышению Москвы, объединению вокруг нее русских земель и созданию великой российской державы.

Вот выдержка из одной из недавних работ на эту тему: «Земные подвиги князя Александра снискали ему признание Отца нашего Небесного: после кончины Александра мощи его были обретены нетленными, и Православная Церковь причислила его к лику святых. Чудеса, которые случаются около его гробницы, свидетельствуют о том, что и на небесах Святой Благоверный князь Александр Невский остается таким же хранителем российского народа, каким он был при своей жизни», – с горькой улыбкой закончила Елена свой темпераментный рассказ.

* * *

– Вы саркастически отзываетесь о патриотах, – заметил я. – Но почему? Разве патриотизм – это плохо? Любовь к своей Родине – это так естественно.

– Дидро говорил: «Нельзя любить свою Родину, если она не любит тебя», – живо возразила она. – А наш великий мыслитель Чаадаев сказал: «Я не научился любить свою Родину с закрытыми глазами, с преклоненной головой, с запертыми устами. Я предпочитаю бичевать ее, предпочитаю огорчать ее, предпочитаю унижать ее, только бы не обманывать». Лев Толстой писал о таком обмане, когда патриотизм используют власти, чтобы прикрыть свое безобразие: «Исключительная любовь к своей стране и необходимость жертвовать во имя нее своим спокойствием, имуществом и даже жизнью должны быть отвергнуты… Люди должны понять, что чувство превосходства своей страны есть чувство грубое, вредное, стыдное и дурное, а главное – безнравственное. Грубое чувство потому, что оно свойственно только людям, стоящим на самой низкой ступени нравственности, ожидающим от других народов тех самых насилий, которые они сами готовы нанести им; вредное чувство потому, что оно нарушает выгодные и радостные мирные отношения с другими народами; постыдное чувство потому, что оно обращает человека не только в раба, но в бойцового петуха, который губит свои силы и жизнь на потеху своим хозяевам; чувство безнравственное потому, что, вместо признания себя сыном Бога и высшим созданием, как учит нас вера, – всякий человек, под влиянием чувства превосходства своей страны, признает себя рабом этой страны и совершает поступки, противные своему разуму и своей совести». Толстой любил повторять фразу одного англичанина: «Патриотизм – это последнее прибежище негодяев»…

– Эту фразу произнес доктор Самуэль Джонсон, а опубликована она была Джеймсом Босуэллом в жизнеописании Джонсона, – вставил я.

Елена кивнула:

– Да, это так. Между прочим Джонсон произнес ее, когда североамериканские колонии приготовились к бунту против Англии, и в ней на всех перекрестках кричали, что нельзя дать независимость Америке, – это, де, непатриотично. Толстой повторял эту фразу применительно к современным ему российским негодяям, которые лихорадочно искали, где бы им укрыться от народного гнева, и находили это убежище в словах о любви к России, то есть в патриотизме. Толстой безжалостно срывал с них маску и показывал их отвратительную личину.

Так у нас и сейчас: главные защитники нынешней России, – те, кто громче всех кричат о патриотизме и национальных интересах, – это бездарные правители, казнокрады, взяточники, лжецы и лицемеры, – и под стать им новоявленные богачи, нажившиеся на народной нищете. Для них жизненно важно сохранить нынешнюю Россию, и они будут остервенело защищать ее, – раскрасневшись от гнева, выпалила Елена.

Я не решился ничего ей возразить…

Продолжим исторический очерк. Политику Александра Невского восприняли его потомки, самым успешными среди которых были князья, обосновавшиеся в Москве. Вновь предоставим слово Борису Кагарлицкому («Периферийная империя»):

«Ханский сборщик податей – баскак – стал прообразом российского чиновника. В первую очередь, как признает Карамзин, татарские дани обогатили Москву, выступавшую фискальным посредником между Ордой и другими русскими княжествами: «Иго татар обогатило казну великокняжескую исчислением людей, установлением поголовной дани и разными налогами, дотоле неизвестными, собираемыми будто бы для хана, но хитростью князей обращенными в собственный доход: баскаки, сперва тираны, а после – мздоимные друзья наших владетелей, легко могли быть обманываемы в затруднительных счетах. Народ жаловался, однако же платил…»

Финансовые услуги, предоставлявшиеся московским князем Иваном Калитой ордынскому хану, позволили ему не только накопить изрядное состояние, но фактически скупить земли более бедных правителей. Понятно, что в глазах историков Иван Калита предстает коллаборационистом и фактически предателем, тем более что его донос погубил князя Александра Тверского, пытавшегося поднять народ на борьбу с татарами». Впрочем, московские князья, усилившись, уже не желали делить власть с кем бы то ни было, и если раньше они подавляли выступления против татар, то теперь сами возглавили подобные выступления. Московский князь Дмитрий бросил открытый вызов Орде, а когда хан Мамай повел на Москву огромное войско (в 1380 году), русские войска под командованием Дмитрия разгромили татар в верхнем течении Дона. Воспрянувшие духом русские увидели в этом князе своего спасителя, они сплотились вокруг Дмитрия в едином патриотическом порыве, но, увы, через два года он фактически предал их: когда войско нового ордынского хана Тохтамыша подступил к Москве, князь Дмитрий бежал из города, оставив его жителей на растерзание татарам. Москва была сожжена, ее население уничтожено, а «образумившийся» Дмитрий изъявил свою покорность Орде и признал все прежние условия вассальной зависимости.

Окончательное освобождение от ига пришло лишь через сто лет: Орда к этому времени распалась, а Московское государство, напротив, усилилось; тогда Иван III, правнук Дмитрия, провозгласил себя «царем» (официально этот титул принял его внук Иван IV Грозный) и «государем всей Руси». В короткий срок он сделался правителем громадного государства, превосходившего по размерам Францию. Но власть в России сильно отличалась от европейской – русская власть переняла самые худшие черты азиатской деспотии.

Разумеется, чудовищу российской государственности, этому Левиафану, терзающему Россию, были необходимы сакральные мотивы, оправдывающие его существование. «Чужие» и «хищники», со всех сторон окружающие страну и желающие ее гибели, являлись необходимым, но недостаточным условием. И тогда рождается мессианская идея об особом предназначении России в мире – не случайно рождение этой идеи совпало с рождением российского государства в деспотическом азиатском виде.