Гунны, нарушившие «священные» и «нерушимые» (с традиционной официальной точки зрения) границы империи и вторгшиеся в римские пределы, «подобно некоему урагану племен» (Иордан), были орудием небесной кары грешному человечеству за грехи. Это стало сразу ясно всем, прослышавшим о вторжении этих «порождений демонов» в «мир людей». Столь ужасное во всех отношениях нашествие могло иметь только «потусторонний» характер. Характер прихода в этот мир пришельцев из иного мира. Однако небеса карали, судя по всему, всех скопом. Без разбора. Не отделяя правого от виноватого. Грешника – от праведника. Христианина – от язычника. Митраиста – от иудея. Взрослого – от ребенка. Все они, без разбора, гибли от гуннских стрел, растаптывались гуннскими конями.

Молодая благочестивая вдова из знатного римского рода, обратившись в христианство, возжелала совершить паломничество в Землю Воплощения, дабы поклониться святыням, описанным в Библии. В этом не было ничего необычного. По всей территории Римской империи, постоянно передвигались многочисленные путешественники, совершавшие как деловые, так и, выражаясь современным языком, «ознакомительные», «туристические» поездки. Да и могло ли быть иначе? Ведь на всей территории Римской империи единый для всей державы официальный – латинский – язык открывал все двери. Повсюду принималась к оплате единая для всей страны валюта – римские монеты. Римляне и римлянки были господствующей элитой и могли чувствовать себя в большей безопасности, чем кто бы то ни было, независимо от того, решили ли они съездить в Испанию или, скажем, на побережье Евксинского понта.

Молодую вдову звали Павла. Из своих пяти детей она взяла с собой в дальнее странствие к святым местам лишь одного ребенка – дочь Евстохию. Мать и дочь отправились в путешествие. Причем в сопровождении уважаемого учителя-христианина по имени Софроний Евсевий Иероним – будущего блаженного Иеронима Стридонского – отца церкви и автора «Вульгаты» – перевода христианского Священного писания на латинский язык. Иероним был не старше Павлы, но успел повидать в жизни гораздо больше, чем молодая вдова. Сын состоятельных родителей-христиан из не существующего ныне далматского города Стридона, Иероним (крестившийся уже взрослым) изучал в Риме философию, грамматику и другие светские науки. Полученное Иеронимом блестящее образование открывало перед ним дорогу к успешной служебной карьере, богатствам и почестям. Однако во время поездки в римский город Августа Треверов (современный Трир) на реке Мозелле (современном Мозеле) Иероним переменил свои жизненные планы. Решив стать монахом, он объездил всю Малую Азию. После нескольких лет отшельнической жизни, приехал в Антиохию на Оронте (родной город доблестного воина и анналиста Аммиана Марцеллина), где был рукоположен в священники. Оба «римлянина» – грек Аммиан и далмат Иероним Стридонский -, пребывали в Антиохии в одно и то же время, и оба испытали Великий Страх, когда римская земля впервые задрожала под копытами гуннских «кентавров».

«И вот, когда я отправился на поиски места пребывания, достойного такой женщины (Павлы – В.А.), внезапно отовсюду стали прибывать вестники несчастья. Поистине, весь Восток содрогнулся при их приближении, ибо они принесли весть о том, что из отдаленной Меотийской земли, лежащей между восточной оконечностью Евксинского понта и рекой Тирасом (сегодняшним Днестром – В.А.), вторглись полчища гуннов. Дотоле крепости, возведенные Александром Великим там, у врат Азии, защищали земли Запада от ватаг этих грабителей, а остальное довершали высокие кавказские скалы. Теперь же гунны мчались во все стороны на своих несущих опасность конях, распространяя всюду в людях страх, быть убитыми ими, ибо римское войско в то время удерживали в Италии гражданские войны».

Иероним Стридонский – самый высокообразованный, наиученейший среди христианских святых IV в., – верил в несокрушимую мощь крепостей, построенных шестью столетиями ранее. Он ни на йоту не сомневался в превосходстве античной, греко-римской, средиземноморской культуры. В бессмертии всего того, чему его учили. Того, что наполняло его знаменитую библиотеку. Того, чему он сам учил других и что писал. Он вошел в историю свидетелем и, пожалуй, наиболее убедительным выразителем неспособности ошеломленных греко-римлян осознать происходящее. Свидетелем полной беспомощности, доводящей в человеческом воображении постигшее мир бедствие до непомерных, недоступных пониманию масштабов:

«Да удержит Иисус сих зверей подальше от Римской державы. Они появлялись там, где их ожидали меньше всего. Благодаря своей быстроте они опережали все слухи об их приближении. Они не признавали святость религий, ибо сами религии не имели. Они не щадили ни положения, ни возраста, и не проявляли сострадания к беспомощным детям. Грудных детей, едва начавших жить, они заставляли умирать. И малютки, не подозревая, что за ужасная участь их ожидает, еще улыбались, когда их убийцы уже хватали их и обнажали мечи.

Общее мнение гласило, что их истинной целью был Иерусалим; в этот город гуннов влекла их ненасытная жажда золота. Поэтому стали спешно укреплять стены города, запущенные и обветшавшие в беззаботное мирное время. Антиохия была осаждена гуннами, Тир (ныне – Сур в Южном Ливане – В.А.) недавно попытался отделиться от материка и найти убежище на острове, как в прошедшие столетия, когда враг его еще звался Александром (Иероним имел в виду македонского царя-завоевателя Александра Великого, захватившего и разорившего Тир в IV в. до Р.Х. в ходе своего Восточного похода против древнеперсидской державы Ахеменидов – В.А.). Живыми свидетелями всего это мы стали в Тире, вынужденные, как и жители этого города, пребывать в постоянной готовности бросить все и сесть на корабли, стоящие, готовые к отплытию, близ берега, чтобы выйти в море при приближении врагов. И, хотя свирепствовали штормовые ветры, мы опасались кораблекрушения меньше, чем варваров, страшась не столько за собственную безопасность, сколько за целомудрие девственниц».

Свидетели, очевидцы и летописцы нашествия гуннов, Вселенского Ужаса, жили как будто в расколотом мире. Одни из них явно стояли все еще «обеими ногами», так сказать, на почве традиционного античного язычества. Эти язычники изощрялись в описаниях отталкивающей внешности гуннов. Ужасались их физическому безобразию. Поражались физической силе гуннов. Их воинственности, необычному и непривычному вооружению, стремительности гуннских боевых коней. Другие же свидетели и летописцы – христиане, воспринимали гуннских «кентавров» как воплощение злых сил, исторгнутых самой преисподней. Однако же при этом считали главной целью гуннских нападений не закоренелых грешников, на которых разгневанные небеса наслали, в виде гуннской «нелюди», кару и воздаяние за грехи. А тех, на ком нет греха, чистых, незапятнанных, невинных дев. Хотя, к примеру, Иероним, живший в миру и знающий мир, и оговаривался, что больше всего гуннов влечет все-таки к золоту.

Ах, если бы гуннские разбойники, практически не встречавшие отпора, удовлетворяли только свою жажду золота! Это было бы полбеды. Аскета и священника Иеронима не слишком интересовали земные блага и сокровища. Возможно, он даже примирился бы с «грабительским» аспектом гуннского нашествия. Как с грозным предостережением, напоминанием всему погрязшему в беззакониях и нечестии, заблудшему миру загнивающего на глазах язычества о необходимости одуматься перед лицом внезапно нависшей над миром смертельной угрозы. И, выражаясь евангельским языком, сотворить достойный плод покаяния, пока еще не поздно, ибо «уже секира при корнях дерев лежит». Однако свидетели зверств, творимых гуннами в захваченных ими с налета многочисленных селениях и городах, гораздо чаще говорят о том, как гунны овладевали римскими женщинами и девицами, чем о том, как «видимые бесы» овладевали римским золотом. Ибо ведь золото было не всюду, не у всех. Слишком много римских граждан лишилось последнего, попав в загребущие лапы ненасытного императорского фиска, кормившего все возраставшую армию алчных государственных чиновников. А вот женщины и девушки были – увы! – повсюду. В том числе в построенных христианами в разных местах империи женских монастырях. Захватывавшие их гунны искренне изумлялись. Римляне как будто вознамерились воздать им, как дорогим и долго ожидаемым гостям, особую честь. Собрав для них то, что захватчикам было милее и нужней всего. За низкими стенами, безо всякой защиты – может быть, в качестве не подарка, а выкупа? – гунны обнаружили целые сестричества, т.е. общины женщин и невинных дев, не знавших никогда мужчин, невест Христовых. Именно о них, несчастных, оскверняемых «кентаврами» монахинях, думал Иероним, строгий ревнитель нравственности и целомудрия, когда писал об опустошавших римские владения нечестивых гуннах и гуннских союзниках из числа других варварских племен в своем послании одному епископу из числа своих друзей, чтобы хоть как-то утешить верного собрата во Христе в годину несказанных бедствий: