В силу вышеизложенных причин, все ожидания и надежды отцов и учителей церкви, христианских епископов Малой Азии, Африки и Галлии, бывших, несмотря на исповедание ими новой, христианской веры, в силу образования, происхождения и условий жизни, римлянами до мозга костей, и потому, мечтавших, очевидно, вопреки евангельскому слову, «влить новое вино в старые мехи», были связаны с преображением и обновлением Римской «мировой» державы. С ее преобразованием в христианскую Римскую империю. Мира без Рима и вне Рима они, в отличие от автора «Апокалипсиса», откровенно радовавшегося видению гибели «Великой блудницы, сидящей на семи холмах», явно не могли себе представить. Это превращение нехристианской и даже, временами, антихристианской Римской державы в христианскую должно было, вероятно, совершиться путем постепенного наполнения старого римского панциря, надежно защищающего тело римского народа (включая и римлян-христиан), новым мышлением. Идеей проповеди христианства и обращения к нему заблудших душ. Однако с сохранением римского порядка, римской культуры, римских законов, римского образования и римского общества. Хотя и под новым знаком Креста. Креста, на котором за грехи мира (т.е. Рима) был распят и пострадал Христос. Пострадал, чтобы умереть и воскреснуть вновь для этого мира (и Рима).

Однако эти благочестивые, хотя, возможно, несколько наивные ожидания и надежды оказались, в одночасье перечеркнуты вторжением варваров. Эти «чужеземцы из ниоткуда», гонимые другими «чужеземцами из ниоткуда», наступавшими им на пятки и дышавшими им в затылок, не испытывая ни малейшего благоговения ни перед кем и ни перед чем, никого и ничего не щадя. Те же, кто гнал и преследовал этих варваров – гунны, корень всего зла, причина бедствия, которым стало для римлян «Великое переселение народов», были, с христианской точки зрения сущими «дьяволами во плоти». Крепко сидящие на низкорослых и мохнатых конях варвары с пылающими факелами и окровавленными мечами в руках врывались с диким гиканьем в селения, неслись через деревни, поджигая кровли, лили кровь, как воду. Хищные птицы, воронье, бездомные собаки пожирали трупы. По задымленным дорогам тянулись нескончаемые вереницы пленников, покорно шедших навстречу ожидавшей их рабской участи. Повсюду царили страх и ужас. И Римская империя, унаследовать которую, наполнив ее новым содержанием, столь страстно желали христианские мыслители, грозила окончательно рассыпаться на части. Предпочтя падение в языческий Аид (т.е. ад – с точки зрения христиан) покаянию и подчинению воле милосердного христианского Бога.

В подтверждение своей точки зрения Августин указывал на идущие повсюду войны, голод, опустошения, смену одних царств другими, землетрясения, множащиеся несчастья, одолевающие людей бедствия, охлаждение любви и умножение зля на земле.

И тут в его мировоззрении произошел неожиданный поворот. Он начал проповедовать необходимость отвращения от мира сего, оказавшегося под внешней угрозой покорения гуннами. От мира, который ему, как и всем патриотически настроенным римским христианам, так хотелось покорить самим, для себя, изнутри. Теперь он утверждал, что, когда грядет кончина мира, христианам следует уйти из этого мира. Ибо им нельзя прилепляться к нему сердцем своим… Чем ближе конец света, тем больше возрастают заблуждения, несправедливость и неверие…

«Нетрадиционное» для завоевателей, исключающее всякую возможность какой-то договориться с ними, поведение гуннских «кентавров» в захваченных ими градах и весях христианского римского мира, лежащего в прахе под копытами гуннских коней, носило характер некой ультимативности, эсхатологичности. В отличие от прежних варваров-завоевателей, они врывались в селения и города не для того, чтоб разместиться в них самим как можно комфортабельнее и удобней. Они входили в римские дома не для того, чтобы самим в них жить. Гунны, казалось, вовсе не стремились навязать свое господство побежденным в традиционной, привычной для римлян форме. Нет, они являлись и вели себя, словно безжалостные палачи, приводящие в исполнение смертный приговор, произнесенный над заблудшим Римом в Предвечном Совете. Не делающие различий между добрыми и злыми, добродетельными и порочными, виновными и невинными, старыми и молодыми, они казались ниспосланными небом или адом исполнителями приговора Страшного суда. И не случайно римляне дали гуннскому царю Аттиле прозвище «Флагеллум Деи», т.е. «Бич Божий». Данное прозвище свидетельствует о том, что в тогдашнем общественном сознании повелитель гуннских «инопланетян» воспринимался как смертоносное орудие разгневанного Всемогущего Бога. Бога, разгневанного людскими пороками. Пороками людей, наполнивших, наконец, меру своих беззаконий и переполнивших чашу Божественного терпения. Ведь и дьяволы, бесы, терзают и мучат грешников в аду не по собственной прихоти (с какой стати злым духам наказывать творящих зло!), а по воле Всевышнего Бога. Именно Бог превратил когда-то созданных Им и отпавших от Него, падших ангелов, в бесов, поручив им, фактически, карать в аду грешников, осужденных и низвергнутых в преисподнюю, во искупление грехов не бесами, не злыми духами, а Всемогущим Богом… Так, по крайней мере, вероятно, думали епископ Иппонийский Августин Аврелий и большинство современных ему христиан…

Если в незапамятные времена разгневанный Отец Небесный – Бог Всевышний – покарал грешный род человеческий Всемирным Потопом, то теперь он обрушил на грешников новый потоп. «Великое переселение» свирепых, диких, варварских народов, конных, словно всадники Апокалипсиса. Движущей силой этого переселения-потопа были буйные гуннские «кентавры», наидичайшие, наигнуснейшие из всех. Ставшее их жертвой население Римской империи воспринимало проводимый гуннами, тотальный – в представлении римлян – геноцид, поголовное истребление всего рода человеческого, как суровую, беспощадную кару за преизбыток грехов. Смертных грехов римских язычников, которые христиане познали в полной мере за 400 лет императорской власти. Но и как кару за грехи тех римлян, что, хотя и обратились в христианство, сочетаясь Христу и отрекаясь от дьявола-сатаны, но «не совлекли с себя образа ветхого Адама». Оказались не готовыми дать новому Богу все. Ибо их остававшимся «языческими» телам, их остававшейся по сути своей грешной плоти, было, под влиянием «инерции греха», «инерции страстности», «инерции влечения к наслаждениям», слишком трудно решиться вести безгрешную жизнь, «яко ангелам во плоти». За это и пришли карать их «ангелы мести» на своих низкорослых конях-степняках, с луками, стрелами, арканами, выглядевшие существами из иного мира, мира ада, мира преисподней. «…так говорит Аминь, свидетель верный и истинный, начало создания Божия: знаю твои дела; ты ни холоден, ни горяч; о, если бы ты был холоден, или горяч! Но, как ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих»…

Некий сочинитель поучительных стихотворений по имени Павлин (или, иначе, Паулин) писал в созданной им, вероятно, около 400 г. в Южной Галлии дидактической поэме, о совершенных гуннскими «кентаврами» глубоких рейдах по тылам смятенных галло-римлян. Он повествовал о них как о разорительных набегах неприятелей, свирепствующих всюду, рассыпаясь по опустошенным ими землям отдельными племенами, не считая удивительными их победы над римлянами, повергаемыми наземь страхом еще до начала сражения. Павлин явно имел в виду суеверный ужас, распространяемый гуннскими «кентаврами» повсеместно. Ужас, предшествующий их появлению и парализующий всякую волю к сопротивлению. Страх, заставляющий видеть в гуннах не людей из плоти и крови, а демонов, видимых бесов. Вот если бы грешные римляне покаялись в своих грехах, исправились, стали мыслить разумно, освободили свое сознание от затуманивших его пагубных заблуждений, открыв его для Христа; если бы они возжелали вырезать язвы все еще тяготеющих над ними застарелых пороков, тогда никакая сила не устояла бы перед служителями Христа, и их не повергал бы больше наземь лук чужеземных конников, примчавшихся от крайних пределов Востока…