Я с трудом смогла сдержать ужас при виде ее истощенной фигурки. Линии черепа проступали сквозь бледную кожу, настолько прозрачную, что видно было фиолетовые вены. Скулы выступали, светло-голубые глаза выпирали из глазниц.

Рон кивнул мне, чтобы я продолжала, но без их вопросов рассказывать было тяжело. С вопросами понятно, чего от меня ждут. А рассказывая свободно, я могла сболтнуть что-то, что говорить не следовало. Нервы сжались в комок.

– Сначала с ней сложно было установить контакт, так всегда бывает. Никто не любит соцработников, даже те, кому мы помогаем. Я хотела поговорить с Джейни наедине, но она так испугалась, когда я попросила медсестер выйти, что я разрешила им остаться, – сказала я. – Мы все еще не знали никаких обстоятельств дела, понятия не имели, кто ее родители или опекуны, кто несет за нее ответственность и они ли сделали это с ней. Полиция допрашивала всех в том квартале в поисках возможных улик, но еще ничего не обнаружила. По крайней мере, насколько я знала. Полиция не всегда делится со мной всем, что им известно. – Я оборвала себя, осознав, что сказала. – Извините, я просто…

Рон отмахнулся.

– Понимаю. Не стоит извинений.

Он пристально посмотрел на Люка.

– Будет лучше, если мы будем работать в команде. – Он задержал взгляд, потом повернулся обратно ко мне: – Вы думали о ее матери? Кто-нибудь задумывался, может, она в опасности?

Я смущенно опустила голову.

– Знаю, мы должны быть беспристрастны и не делать поспешных выводов, пока у нас не собраны факты, но все почему-то были уверены, что Джейни выбросили ее родители. Или какой-то сумасшедший. Никому не приходило в голову, что еще кто-то может быть в беде. Жаль. Тогда все могло бы закончиться иначе.

– Я во вторник пойду осматривать Джейни перед операцией. Ты не хотела бы пойти со мной, чтобы ей было комфортнее?

Я всегда посещал пациентов перед операцией, если это было возможно. Мне нравилось знакомиться заранее, а операция проходила легче, когда у меня был контакт с пациентом. Я уже не в первый раз просил Ханну о подобной помощи. Я иногда от нервов мог говорить одними терминами, а она, не прикладывая ни малейших усилий, создавала непринужденную обстановку.

– Ты же знаешь, что мне нельзя, – она покачала головой.

Сохранять присутствие Джейни в больнице в тайне долго не удалось. Как только полиция начала собирать информацию по городу, новость разлетелась со скоростью пожара, и все жаждали узнать еще что-нибудь о брошенной девочке. Полицейские круглые сутки дежурили под дверью ее палаты, и видеть ее разрешалось только лицам, включенным в специальный список. Было крайне маловероятно, чтобы кто-то попробовал тайком к ней пробраться, но все вокруг принимали высшие меры безопасности.

– Я внес тебя в список, – сказал я.

– Да ладно! Стефани говорила, там все очень строго.

– Они всегда готовы сделать исключение, когда я говорю, что мне нужна помощь самой талантливой медсестры в мире, – я ей подмигнул.

Она закатила глаза.

– Я хочу держаться от всего этого как можно дальше. И ты это знаешь.

Не только она. Были интерны и ординаторы, уклонявшиеся от обходов, когда приходили новости о Джейни. Насилие над детьми – всегда ужасно, не все могут это выдержать, но Ханна не из таких. Раньше не была.

– Ну пожалуйста, – попросил я, хотя и знал, что она почти никогда не меняет принятого решения.

– Меня это все очень расстраивает. Я не справлюсь с эмоциями, и мы оба знаем, что добра это не принесет, – сказала она, качая головой.

Я больше не давил и сам сходил к Джейни во вторник. Когда я вошел, она сидела, съежившись, у стены за кроватью. Она с каждым днем набирала вес, но все равно оставалась невообразимо маленькой. Она сидела, подтянув ноги к груди и обхватив колени руками, не отрывая взгляда от медсестры, которая вносила данные в компьютер рядом с ее кроватью, яростно стуча по клавишам. Что могло ее так разозлить? В комнате чувствовалось напряжение. Я некоторое время смотрел на обеих, сожалея, что не пришел в другой момент.

Я подошел поближе к кровати Джейни, но не вплотную: я уважал ее личное пространство. Я прочистил горло.

– Привет, Джейни. Я доктор Кристофер, можешь назвать меня доктор Крис, если хочешь. Ты меня помнишь?

Она кивнула, не оборачиваясь и не отрывая взгляда от медсестры.

Та отложила компьютер в сторону.

– У Джейни сейчас тяжелый период, обед закончился, а она не любит, когда заканчивается обед.

Я мгновенно завелся, в этом один из моих самых серьезных пунктиков: нельзя говорить о пациентах в третьем лице, когда они рядом.

– Я есть хочу, – сказала Джейни. Ее нижняя губа подрагивала.

Я засунул руку в карман халата и достал протеиновый батончик, который только чуть надкусил раньше. Показал его медсестре:

– Ей это можно? Просто кусочек шоколадки.

Медсестра уставилась на меня.

– Она не случайно на диете.

– Именно поэтому я и спросил. Надеялся, что ей можно съесть чуть-чуть.

Она закатила глаза.

– Серьезно? Протеиновый батончик? – Она развернулась на каблуках и, топая, ушла.

Ханна никогда бы так не поступила. Я так говорю не потому, что она моя жена. Я умею отличить хорошую медсестру, и я сотни раз видел Ханну за работой в течение этих лет. Она была хорошей: не боялась сделать больше, чистила подносы для еды, хотя это была обязанность сотрудников столовой, оставалась поговорить с пациентами после работы, поддерживала родственников, когда тем сообщали печальные новости, делала все то, чего остальные избегали, например, отмывала рвоту.

Я убрал батончик в карман. Я был уверен, что ей его нельзя, но надо было попробовать.

– Извини, дружок, – улыбнулся я, надеясь, что она заметит мою искренность. – Я хотел поговорить с тобой о том, что произойдет завтра. – Она уставилась на меня. Я не был уверен: она так внимательно слушает или просто не понимает, о чем я. – Помнишь, о чем говорил с тобой доктор Дэн?

– Да, – ответила она тихо и неуверенно.

– Я тот доктор, который поправит твои косточки. Завтра медсестра Элли разбудит тебя очень рано. Они привезут тебя ко мне еще очень сонную. Потом один из докторов сделает так, что ты опять уснешь, и тебе будут сниться чудесные вещи. А пока ты спишь, я исправлю тебе косточки, – операция предстояла сложная. Множественные сращения простыми не бывают, а на этот раз я собирался сделать все, что в моих силах, чтобы девочке не потребовались повторные операции.

– Мне будет больно? – спросила она, и ее нижняя губа снова задрожала.

Я покачал головой и спросил, показывая на уголок кровати:

– Можно мне присесть?