При составлении сборника из всех уцелевших версий рассказов были отобраны последние, над которыми, по достоверным данным, работал сам Фицджеральд. Я внесла в текст поправки, сделанные им в рукописных и машинописных экземплярах, заключив в квадратные скобки то, что было вычеркнуто при незавершенной редактуре. Например, вариантов «Игры в офсайде» у меня было два: один предоставили распорядители литературного наследия Фицджеральда, а другой, более поздний, отыскался в архиве Фицджеральда в Принстоне. Сами тексты были идентичны, но в принстонском экземпляре имелись карандашные пометки Фицджеральда, в том числе указание на первой странице: «Перенести в Принстон» (означающее, что он хотел сменить место действия этого рассказа с Йеля на Принстон). Он так и не осуществил этот замысел, но знать о нем следует. Подобным же образом я выполняла высказанные им пожелания в тех случаях, когда уцелели разные варианты новелл. Например, Фицджеральд согласился сделать из рассказа «Женщины в доме» сильно усеченную версию под названием «Температура», но не был удовлетворен результатом и в своих письмах настаивал на том, что публиковать нужно более длинный оригинал. Опираясь на это, я воспроизвела здесь вариант «Женщин в доме», датируемый июнем 1939 года. Если факты говорят, что какой-либо рассказ существовал в ином варианте, значительно отличающемся от уцелевшего (как в случае с двумя страницами из «Поклона Люси и Элси», где идет речь о девушках и их семьях), я это отмечала.

«День, свободный от любви» представляет собой фрагмент незаконченного рассказа, однако раскрывает некоторые особенности творческого процесса Фицджеральда. Сохранилось много примеров того, что Фицджеральд называл «фальстартами», а именно набросков незавершенных рассказов. Порой такая история разворачивается на двенадцати-пятнадцати страницах и лишь потом начинает буксовать или резко обрывается. Есть и наброски размером всего в пару абзацев. Из всех подобных фрагментов и незаконченных рассказов в сборник вошел только один. Кое-где в этих рукописных и машинописных отрывках Фицджеральд выразил намерение сберечь отдельные строчки. В 2015 году было высказано мнение, что фрагмент, озаглавленный «Балетная школа — Чикаго», является началом романа, но оно ошибочно: это зачин брошенного рассказа. Фицджеральд записывал идеи для рассказов о Пэте Хобби и многочисленных киносценариев, к которым так и не вернулся; эти памятки занимают от нескольких абзацев до нескольких страниц. Три законченных рассказа где-то затерялись — это «Безрассудство» (1922), «Папочка был безупречен» (1934) и «Им никогда не повзрослеть» (1937). Фицджеральд упоминает их в своей переписке, но найти эти произведения до сих пор не удалось.

С момента создания самого раннего из этих рассказов миновала почти сотня лет. Посколько многое, упомянутое в них, неизвестно современному читателю, книга снабжена комментариями — они помогают сориентироваться, поясняют, что имел в виду автор, а там, где это уместно, добавляют подробности о его связи с каким-либо конкретным событием, ситуацией или реальной личностью. Каждый рассказ предваряет краткая история его создания, восстановленная в общих чертах по переписке Фицджеральда. Печатали их разные машинистки с несхожей манерой. Иногда мне приходилось работать с текстами, напечатанными под копирку, где запятых и точек просто не разобрать; в этих случаях я не стала пускаться на дипломатичные ухищрения и привела пунктуацию в соответствие нынешним нормам. Там, где Фицджеральд что-то подчеркнул ради выделения или желая обозначить цитату, я пользовалась курсивом, взяв пример с его последнего издания, набранного в типографии. В своих введениях к рассказам я старалась не выдавать ключевых деталей сюжета, однако тем, кто опасается спойлеров, лучше читать сначала сами рассказы.

Фицджеральд написал «Должок» в 1920 году, когда ему было всего двадцать три года. Тут в наличии — после успеха «По эту сторону рая» — вся живость и остроумие его ранних произведений. Внешне рассказ — веселая сатира на новый бизнес, с которым он только что познакомился, — на издательский мир. Но даже молодым человеком и молодым писателем Фицджеральд никогда не был легковесен. Время рассказа — после Первой мировой войны, мир смертей и разочарования, и в нем звучат отчетливо новые ноты — насмешки над спиритуализмом, психической самопомощью и женскими романами «на разрыв лифчика». Место действия — Средний Запад, а начало — в Нью-Йорке, оба места для Фицджеральда родные.

В рассказе критически представлена коммерческая сторона издательского дела в то время, когда Фицджеральд много зарабатывал своим писательством. По-видимому, рассказ был написан для журнала «Харперс базар», но журнал его не напечатал. Второго июня 1920 года, по приезде в Уэстпорт (Коннектикут), Фицджеральд сказал Гарольду Оберу, что забросит ему окончательный вариант, чтобы тот послал его Генри Блэкмену Сэллу, редактору «Харперс базара»: «Я оставлю также «Должок». Этот сюжет Сэлл хотел для «Харпс. баз.», и я ему обещал. По-моему, он довольно хороший». Однако в июле рассказ отправился в «Сатердей ивнинг пост». Фицджеральд писал: «Если «Должок» из «Пост» вернут, пришлите его мне — думаю, смогу переделать рассказ так, чтобы продать его не составило труда». В это время он приступил к своему второму роману «Прекрасные и проклятые» и сосредоточился на нем, сообщив Оберу в том же письме, что «этим летом рассказов, вероятно, не будет». Рассказ затерялся в суматохе ранней славы Фицджеральда. «Должок» оставался в распоряжении Попечителей наследственного имущества Фицджеральда до 2012 года. В тот год Библиотека Байнеке Йельского университета приобрела рукопись и машинописный экземпляр рассказа за 194 500 долларов.

I

Названное выше — не настоящее мое имя; владелец его дал мне разрешение подписать им мой рассказ. Мое настоящее я не раскрою. Я издатель. Я принимаю длинные романы о юношеской любви, написанные старыми девами в Южной Дакоте, детективные романы из жизни фешенебельных клубов и о женщинах-апашах с «огромными черными глазами», эссе об угрозе того и сего, этюды о цвете луны на Таити, написанные профессорами колледжей и другими нетрудоустроенными. Романы авторов моложе пятнадцати лет я не принимаю. Все колумнисты и коммунисты (оба слова я толком так и не смог понять) поносят меня за то, что я хочу денег. Хочу — ужасно хочу. Они нужны моей жене. Их все время используют мои дети. Если бы мне кто-то предложил все деньги Нью-Йорка, я бы не отказался. Я лучше выпущу книгу, если получу предварительных заказов на пятьсот тысяч тиража, чем открою миру разом Сэмюела Батлера, Теодора Драйзера и Джеймса Брэнча Кейбелла. Вы так же поступили бы, будь вы издатель.