Он выбрался из каюты, переместился в коридор, который служил продолжением первого. Не меньше десятка дверей — вместительная, однако, посудина. Он переходил от одной двери к другой. Некоторые были заперты, другие послушно открывались, демонстрируя небольшие, но со вкусом декорированные и обставленные помещения. Несколько раз его посещало неприятное чувство, что на судне, кроме него, никого нет. Но быть такого не могло, он гнал свое чувство подальше. Впрочем, без чертовщины здесь, похоже, не обходилось… От всех этих глупых телодвижений вернулись тошнота и головокружение, он прислонился к стене, перевел дыхание. Пора на свежий воздух. Он толкнул последнюю дверь перед выходом на носовую часть судна, она открылась, Турецкий всунул нос в каюту, собрался поинтересоваться, нет ли тут кого-нибудь (ну так, чисто случайно), но решил помолчать. В помещении кто-то был. Под иллюминатором на спине лежал молодой человек в белоснежной, расстегнутой до пупа рубахе от Валентино, и с наивным изумлением смотрел в потолок. Турецкий замешкался — как прикажете толковать? Дабы подчеркнуть таинственность и необычность происходящего? Осторожно вошел, осмотрелся. Уютненько, стены обиты натуральным деревом, каюта обставлена без претензий, но жить можно. На цыпочках, словно боясь разбудить уснувшего в неположенном месте человека, он подошел к безжизненному телу, пристроился на корточки. Взгляд молодого человека был неподвижен, он разбросал руки, правая нога неловко изогнулась под левой. Он попробовал отыскать пульс — на запястье, под основанием шеи, вгляделся в зрачок. Пустые меры. Молодой человек скончался несколько часов назад, остыл и распространял вокруг себя не очень аппетитный аромат. Ну что ж, еще одна сильная тема…

Он склонился над трупом. Отметил правильные черты лица, юный возраст, в котором как-то неприлично умирать, прозрачно небесные, словно подсвеченные изнутри глаза, от которых сходят с ума неопытные девчонки, небольшую царапину в районе переносицы, припухлость в том же месте. Осторожно приподнял голову, ощупал затылок. Крови не было, черепная коробка не разбилась, но на затылке прощупывалось крупное уплотнение. Он привстал, осмотрел иллюминатор, особенно стальной обод, снабженный заклепками, зафиксировал несколько прилипших черных волосков.

Поднялся, на цыпочках вышел из каюты. В коридоре было тихо, вернулось ощущение, что на судне их всего лишь двое — бывший следователь по особо важным делам и голубоглазый покойник. До конца коридора оставалось несколько шагов. Картина аналогичная той, что на корме: изгибающаяся лестница, убегающая вниз, выходы наружу — влево, вправо. Он испытывал нерешительность. Никогда не замечал за собой страха перед разомкнутым пространством. Он ловил себя на мысли, что боится выходить — словно за дверью его поджидало что-то страшное, фатальное, неисправимое. Голова заныла. Он побрел обратно в кормовую часть, перебрался через стальную балку между отсеками, помялся у своей каюты. Подавил желание плюнуть на все, вытянуть ноги, погрузиться в сон, и будь что будет. Положи его сейчас спать — он неделю проспит. Протащился мимо каюты, добрел до лестницы в машинное отделение, облокотился на ограждение, чтобы передохнуть… и похолодел.

Из машинного отделения кто-то поднимался. Подрагивали перила, скрипели подошвы, соприкасаясь с рифленым металлом. Он обуздал панику. Ну что ж, во всяком случае, он не последний «выживший» на этом судне. Метнулся было к своей каюте, но передумал — человек уже поднялся. Пара шагов, и… здравствуйте. Абсурдность происходящего просто вопила. Турецкий прижался к запертой двери, стиснул кулак. Появился человек, приземистый, кряжистый, остриженный практически наголо, в грязно-зеленой парусиновой куртке. Выступающую челюсть обрамляла окладистая бородка. Он не мог не отметить боковым зрением прижавшееся к стене тело, но почему-то не отметил. Он остановился в шаге от Турецкого. Сыщик приготовился защищаться. Хук справа — и в вечность, сил бы хватило, они всегда появляются, когда возникает суровая в них нужда. Мужик стоял к Турецкому правым боком, глаз неподвижно смотрел перед собой. Он словно задумался. Потом достал из кармана пачку «Дуката», зубами извлек из нее сигарету, щелкнул популярным китайским «федором», глубоко затянулся, закашлялся. Пробурчал что-то матерное, шагнул, взялся за дверную ручку, выполненную в форме рычага и отдаленно напоминающую ручку от древнего холодильника «ЗИЛ», потянул на себя. Дверь красиво отъехала, свежий воздух, шум, запахи ринулись в замкнутое пространство нижней палубы. Мужчина, пригнувшись, выбрался наружу, закрыл за собой дверь.

Оставалось только удивляться, почему его не заметили. Ответ напрашивался сам собой — человек был слеп на правый глаз. Пора заканчивать это непотребство, решил Турецкий, безумие затянулось. Надо выбираться из порочного круга. Он добрался до двери, воспользовался рукояткой именно так, как сделал предшественник, вывалился из духоты интерьера.

Голова закружилась от свежего воздуха, он прислонился к спасательному кругу, рядом с которым в утопленной нише красовался ящик с доходчивой надписью белым по красному — «Средства пожаротушения». Он находился недалеко от кормы, вправо тянулся проход к носовой части, отгороженный фальшбортом и хромированным леером. Он отстал от бородача всего на несколько секунд, но тот уже пропал. Судно продолжало покачиваться. Турецкий схватился за ограждение, вдохнул полной грудью. Яд из организма удалялся неторопливо — состояние с момента пробуждения практически не менялось. Судно следовало левым галсом — ветер дул в левый борт, — разрезая форштевнем взволнованное море. Масса воды простиралась до самого горизонта, клочковатые облака неслись по небу. Облачность не была сплошной, в разрывах проглядывало небо… и вдруг ударило по глазам солнце, заставив зажмуриться. Он почти не ошибся, судно уходило в западном направлении. Он стоял на левом борту. Сомнения растаяли — он находится на борту внушительной частной яхты. Не круизный лайнер, но все же. Он потащился влево, опираясь рукой о гребень фальшборта, изготовленного из благородного дерева, уперся в короткий трап, снисходящий к корме. Глубокими знаниями морской терминологии и корабельной архитектуры он похвастаться не мог. Ют, полуют… Нет, полуют — это что-то приподнятое над кормой. Декоративная кормовая оконечность (в голове образовалось загадочное слово «акростоль»). Квадратная площадка, на которой стояли несколько шезлонгов — видимо, для желающих отдохнуть в студеную летнюю пору. Странно как-то: в Сочи вчера было тридцать жары, а здесь, в открытом море — глубокая осень…

Он развернулся, побрел к носу — мимо таинственно поблескивающих иллюминаторов, спасательных кругов, привязанных к ограждению. Задрал голову, отметил козырек, нависающий над проходом. До бака не добрался, сил уже не было. Остановился передохнуть. С уважением покосился на стреловидный бушприт, продолжающий линию форштевня. К наклонной мачте крепились свернутые паруса — видимо, еще не настало время их расчехлять. Он находится на борту моторно-парусной яхты — традиционного комфортабельного устройства для перевозки богатых. С приличным, кстати, водоизмещением — не менее, должно быть, полутораста тонн. Крутая лестница с перилами убегала с бака на верхнюю палубу. А еще выше, возможно, находились капитанский мостик, рубка управления. Он насторожился — сквозь порывы ветра донесся женский смех. Мужчина бросил несколько слов, засмеялась целая группа. Чертовщина, судя по всему, благополучно разрешалась. На яхте были люди. Внизу он никого не видел, потому что все собрались наверху. А голоса зазвучали только сейчас, поскольку ветер сменил направление. Замечательно. Нужно идти знакомиться. Не хочется, а что прикажете?