— Очень красивые места, — сказала я, и Курт подтвердил мои слова кивком головы, умудрившись при этом не оторваться от кружки с пивом. — Где вы снимались?

— Одесса, Крым, — отдуваясь, сказал Курт и неожиданно икнул.

— Так у меня же бабушка из Одессы, — воскликнула я и еще раз поднесла фотографию к самым глазам. Ту самую, где его сын обнимался со своей «киской».

Они стояли рядом с машиной, и мне удалось рассмотреть и запомнить номер этой машины. Номер был украинский, а это могло означать, что или Пауль, или его «киска» проживает в Крыму.

Курт к этому времени совершенно расслабился. Да и чего ему было опасаться? Он сидел в пивной со своей соотечественницей, пил пиво, сегодня он выручил за коллекцию икон огромные деньги, но об этом не знал никто в этом городе, кроме устроителей аукциона.

В том, что мне не известна его тайна, Курт был уверен на сто процентов и поэтому чувствовал себя со мной совершенно спокойно.

И я рискнула задать ему вопрос напрямую:

— А что, «киска» Пауля живет в Одессе? — и хитро прищурила глазки.

— Да, да, — ответил Курт. — И киска, и сам Пауль. Он там работает.

Это было уже интересно. Его сын живет на Украине, а отец анонимно торгует в Англии русскими иконами. Пожалуй, слишком очевидно для простого совпадения.

— Она «нови руски»? — улыбнулась я.

— Да, да, — обрадовался Курт. — «Нови руски, киска», — и забрал у меня бумажник с фотографиями.

Напевая это понравившееся ему словосочетание, Раушенбах отлучился в туалет. Оставшись за столом в одиночестве, я перестала изображать из себя веселую жизнерадостную Марту и попыталась проанализировать ситуацию. Она была предельно выгодной для меня. Мне удалось не просто обнаружить поставщика русских икон на один из самых престижных в Европе аукционов, но и познакомиться с ним. Меня так и подмывало спросить, а не может ли его сын помочь мне приобрести в России несколько икон для коллекции. Это могло прозвучать довольно естественно, но с другой стороны — было опасно. Такой вопрос мог насторожить Раушенбаха. Я хорошо помнила его испуганное лицо на аукционе, и мне не хотелось увидеть его снова.

"Потерпи, Багира, — сказала я себе, — и он сам тебе все расскажет».

В это время из туалета вернулся Раушенбах, такой же жизнерадостный и полный энергии. У него все пело в душе и желало продолжения праздника.

— А не сменить ли нам интерьер? — спросил он у меня через пару минут.

— Что вы имеете в виду? — смутилась я.

— О, у меня есть очень интересное предложение, — подмигнул он и придвинул свои губы к моему уху. Судя по всему, он хотел мне что-то сообщить по секрету, и я не стала сопротивляться его намерениям.

— Если мы сейчас пойдем ко мне и выпьем маленькую бутылочку русской водки, — он поднял вверх указательный палец правой руки, — то я подарю вам маленький презент.

Как честная девушка, я должна была возмутиться его предложением, но как секретный агент я не могла потерять такого шанса.

— А вы будете хорошо себя вести? — погрозила я ему пальчиком.

— Папаша Курт никогда не обижает девочек, — ответил он и подозвал официанта.

Номер Раушенбаха находился на третьем этаже довольно приличной гостиницы. Я сама остановилась неподалеку, в нескольких метрах от здания аукциона, и по пути к Раушенбаху мы прошли мимо моего отеля.

По пути Курт купил бутылку «Смирновской» и непременный тоник. О закуске уже не могло быть и речи, тем более что в баре мы совсем недурно перекусили.

Не успели мы войти в номер, как Курт скинул пиджак и скрылся за дверью туалета. Пиво — незаменимый напиток для секретных агентов.

Я достала у него из кармана уже знакомый мне бумажник и пересняла на пленку не только фотографии, но и документы Раушенбаха и даже несколько визиток его деловых партнеров. Больше ничего интересного у него в карманах не было, и, положив бумажник на место, я присела в удобное кресло у окна и огляделась.

Номер представлял собой точную копию того, что я покинула сегодня утром, отправившись на аукцион, разве что на стене висела другая картинка и шторы на окнах были не кремовые, а салатовые.

Выйдя из туалета, Раушенбах предложил мне открыть бутылки, а сам достал из бара длинные стаканы и сполоснул их прежде, чем поставить на стол.

Мы смешали водку с тоником, добавили туда немного льда и, откинувшись на спинку кресел, приготовились к продолжению праздника.

В номере был кондиционер, и после шумной и знойной улицы Курт наслаждался тишиной и покоем.

— А чем занимается ваш сын Пауль? — спросила я.

— О, Пауль, — со значением произнес он. — Пауль у меня очень умный мальчик. Он — искусствовед. Но сейчас он занимается коммерцией. И его бизнес никак не связан с искусством.

У меня возникли некоторые сомнения в достоверности этой информации, но я не показала виду.

— Россия сейчас — это настоящий Клондайк. Там можно за пару лет сделать целое состояние.

— У него там свое дело? — спросила я, не обратив внимание на то, что Одессу Курт считает Россией.

— Нет, пока он работает в чужой фирме. Это очень солидная компания, и Паулю есть чему в ней поучиться. А со временем, я надеюсь, у него будет свое дело. Он очень неглупый мальчик.

Я предложила за это выпить, и Курт с благодарностью посмотрел на меня.

Первый же стакан водки настроил его на философский лад, и он произнес с задумчивым видом:

— Мог ли предположить мой отец, что его внук будет работать в том самом городе, в котором он чуть было не сложил голову?

— Он воевал на восточном фронте? — уточнила я.

— Девочка моя, — вздохнул Раушенбах, — три года он кормил вшей в России и скончался несколько лет назад от старых ран.

— Мой дедушка тоже воевал в России и чуть было не погиб под Сталинградом.

Самое интересное, что это действительно было так, именно под Сталинградом он получил свой первый орден. Орден Красного Знамени.

Курт печально кивал головой и пил водку с тоником маленькими глотками. Видимо, он начал приходить в себя после пережитого им сегодня потрясения и, надо сказать, выглядел теперь намного серьезнее и умнее.

— Расскажите мне о России, — попросила я. — Вам там понравилось?

— Я был там всего несколько дней… Был у Пауля в гостях…

И он рассказал мне, что поездка в Одессу поразила его. Он всю жизнь представлял себе Россию по рассказам отца. И то, что он теперь увидел своими глазами, совершенно не вязалось с этими рассказами.

— Мне бы очень хотелось побывать в Одессе, — сказала я, когда он закончил свой рассказ.