— Почему невысокий? Нормальный, — не согласился Илюха.

— Глаза у тебя такие странные, сумасшедшие, да еще фамилия какая-то причудливая. И еще ты говоришь все время. Смешно так и непривычно, по-особенному.

— Точно, — узнал себя Илюха, — точно попала. Тебе бы, Ань, фотороботы составлять.

Аня засмеялась, и смех у нее оказался журчащий, почти что прозрачный.

— Смотри, вспомнила все же, — прошептал я Инфанту, и не исключено, что тот кивнул мне в ответ.

— Только я про ночь не совсем поняла, — призналась девушка на противоположном конце. — Чего было ночью-то? Да и вообще, чего ты вдруг объявился через полгода?

— Да, знаешь, я думал о тебе все это время. Боялся позвонить. После всего того, что было между нами в ту сказочную ночь, после всех тех слов, которые ты мне говорила, я все это время как ошалевший ходил. Лишь недавно отошел немного.

А чего было? В какую ночь? — снова спросила Аня, и в голосе ее послышалась искренность. Видимо, она действительно ничего про ночь не знала. Или не могла вспомнить?

— Ну как же? — не менее искренне удивился Илюха. — Когда мы вдвоем с тобой одни в квартире остались. Помнишь, за окном шел медленный снег, он нес с собой спокойствие и умиротворенность. Знаешь, как будто все так и должно быть, все правильно и ничего не надо менять. Вообще ничего! Будто так было всегда и будет всегда. Будто вместе с этим ровным, плавным снегом мы с тобой приблизились к самой вечности. Неспешные снежинки блестели в свете фонарей, в комнате было темно, лишь отсветы падали на простыню, и ты прижималась ко мне и говорила, что я — самое чистое и лучшее чувство, которое когда-либо заполняло тебя. А потом шептала: «Ильюша, Ильюшенька», — и снова прижималась.

Тут из громкой связи послышался легкий девичий вздох. Но Илюху он не отвлек.

— Правда, ты, Ань, сильно пьяная тогда была, не хуже вишни. Да и воду горячую тогда, как назло, отключили. Потому мы на плите кастрюлю и нагревали. Помнишь?…

Илюха помолчал. Девушка слушала, а потом молчала вместе с ним.

— Да? Я так говорила? — наконец отозвалась она доверчивым вопросом.

В ее интонациях что-то постоянно изменялось, и я понял: они все заметнее и заметнее округлялись плавностью.

А Илюха, прикрывая дырочку громкой связи ладонью, проговорил нам шепотом в доказательство своей теории:

— Вот видите, ничего не помнит. Не понравилось ей тогда сильно, вот и позабыла все. Словно амнезия у нее.

А потом снова в трубку:

— Ты много чего тогда говорила нежного. Про любовь говорила, и еще что тебе хорошо очень, как никогда не было прежде. Что такого ты еще не испытывала никогда. А потом опять про любовь, и слова «навсегда» и «единственный» мелькали в слившемся сочетании.

— Странно, — задумчиво произнесла Аня, — ничего не помню. Я вообще обычно такое не говорю никому. Странно. Ты говоришь, я пьяная была?

— Да, — подтвердил Илюха, — сильно. Я бы сказал, сверх меры. Это я для тебя воду в кастрюле грел, мне-то зачем? Но именно опьянение и придало тебе небывалую чувственность, и еще, я бы сказал, эмоциональный накал небывалой остроты, который я никогда ни в ком не встречал. Только у тебя, у одной.

— Говоришь, ни в ком не встречал, — задумчиво повторила Аня.

Но Илюха не ответил ей, его просто-напросто несло по пыльной дороге ярких воспоминаний.

— А главное, хоть ты, Ань, и не трезва была чересчур, но губы твои пахли, знаешь, как пахнет пьяная малина в густой лесной чаще, а волосы отдавали весенним, утренним ландышем. Там, знаешь, на кухне мыло такое было, ландышевое. Вообще-то оно для посуды предназначается, но на бутылке написано было, что оно все бактерии активно убивает… Вот я им губку и намыливал и тебя начисто оттирал. Ну, когда вода в кастрюльке нагревалась достаточно.

Мы с Инфантом лишь переглянулись, особенно на губку, а еще на «пьяную малину». Но садовод Белобородов заливался зябликом и не обращал на нас из своего сада ни малейшего внимания.

— И ты так доверчиво прижималась ко мне, и такие доверчивые слова произносила. Как такое забудешь!

— Да… — неуверенно прозвучала на том конце Аня. — И что у нас было?

— Да все было, Ань! Абсолютно все! Несколько раз подряд, до самого утра! Ты даже заплакала перед рассветом от радости.

— Да, да, — призналась девушка, — начинаю вспоминать, кажется. Особенно слезы. А еще губку и горячую воду.

Тут Илюха вслед за ней тоже вспомнил, но на сей раз — про нас. А еще про свою теорию и снова прикрыл громкую связь ладонью.

— Видите, ничего не помнит, совсем у нее память отбило. Потому что не понравилось ей тогда шибко, вот и позабыла. Это я выдумываю все про то, что ей тогда понравилось. Обманываю, иными словами. На самом деле она от горечи плакала. Что плохо ей со мной, что зря пошла на такое. Вот и позабыла все.

И тут до меня наконец дошло, только сейчас дошло, и я начал хохотать. Но тихо так, почти про себя, чтобы не потревожить Аню и ее пробуждающиеся воспоминания.

— Ну конечно, Ань, как такое забыть, — вернулся Илюха к дырочке для громкой связи. — Раз в жизни такое. Ты тогда так и сказала, мол, первый раз так сильно получилось. Остро и сильно. Да и я, знаешь, потом две недели не мылся, чтобы запах твоего тела на своем удержать. До сих его помню. Особенно волосы, в которые будто ландыши вплетены, да губы твои, с запахом пьяной земляники.

— Вишни, — попытался вмешаться я с дивана.

— Малины, — просуфлировал оттуда же тихонько Инфант.

Но Илюха лишь махнул рукой: один, мол, хрен — вишня, малина, земляника — ягода, она и есть ягода. К тому же если лесная.

— Слушай, Ань, — продолжал Илюха. — Может, возобновим как-нибудь. В смысле, повторим. Знаю, в одну и ту же воду сложно, конечно, дважды войти…

— Ты что, и воду из кастрюльки сохранил? Она что, тоже мною сильно пахла? — по-своему поняла про воду Аня.

— Конечно, пахла. И тоже пьяным запахом, только не каким-то одним ягодным, а целым разнообразным букетом, — согласился Илюха. — Ну так что, повторим неповторимое? Попробуем? Рискнем? Ведь нам было невозможно хорошо в ту ночь. Особенно тебе!

— Да, — согласилась Аня все еще в раздумье, но теперь в романтическом раздумье, в предвкушающем. — Если все было так, как ты говоришь, то надо бы повторить. А то обидно, что я все время пьяная была и не помню ничего. Много на меня тогда воды ушло?

— Да нет, нормально, как полагается. Кто ж воду считает? — снисходительно улыбнулся в телефон Илюха. — Так чего, ты ко мне приедешь, или я к тебе?

— Приезжай лучше ты. Давай завтра, — пригласила Аня, а потом опять задумалась: — Только я тебя почти не помню совсем.

— Это даже хорошо, — согласился Илюха. — Как будто все заново будет, в первый раз, все сначала. Так мы с тобой вдвоем и обманем время.