Бедная Джослин оказалась в самом центре затяжной семейной войны. Родственники Эдварда приложили максимум усилий, чтобы отговорить его от брака с ней. Когда же им это не удалось, они прибегли к угрозам, и Эдвард обо всем узнал. Так что предпринятые им шаги в защиту интересов своей молодой жены отнюдь не были чрезмерными.

Теперь Ванесса первая согласилась бы, что оставаться в Англии — непозволительная глупость. Зачем испытывать судьбу? Новоявленный герцог не станет спокойно сидеть и наблюдать, как большая часть состояния Флемингов уплывает у него из рук. Он сделает все возможное, чтобы заполучить ее обратно, а став герцогом Итонским, приобретет огромную власть. Но Эдвард был тверд в своем решении: Морис и его алчная семейка не получат ничего, кроме майората. Все остальное достанется Джослин за ее верность и бескорыстную преданность ему.

Если кто и нуждался сейчас в советах и указаниях Ванессы, так это юная девушка с заплаканными глазами. Джослин не хотела покидать Англию и все, что было ей дорого. Она непрерывно спорила с мужем с тех самых пор, как он впервые предложил ей уехать. Она, как ребенок, боялась неизвестности, не осознавая, какая опасность грозит ей, если она останется и попадет во власть Мориса. Ванесса же, наоборот, понимала все слишком хорошо. Господи помилуй, даже подумать об этом страшно! Джослин скоро станет вдовствующей герцогиней, а жена Мориса — новой герцогиней Итонской. В итоге титул Джослин ей мало поможет, если Морис сумеет наложить на нее лапу.

— Ваша милость! — В дверях нерешительно стояла экономка. Рядом с ней виднелась фигура личного врача королевы. — Ваша милость!

Потребовалось сказать еще раз «ваша милость!», чтобы оторвать Джослин от тягостных раздумий. Ванесса видела, что девушка все еще лелеет надежду, хоть и слабенькую. Но ей хватило одного взгляда на врача, чтобы надежда окончательно умерла.

— Как скоро? — почти беззвучно спросила Джослин.

— Нынче ночью, ваша милость, — ответил старый доктор. — Мне очень жаль. Мы знали, что это лишь вопрос времени… Он умолк.

— Могу я его увидеть?

— Безусловно. Он зовет вас.

Джослин кивнула и расправила плечи. Если она чему и выучилась у своего мужа за прошедший год, так это гордой осанке и определенной самоуверенности, соответствующей ее высокому положению в обществе. Она не заплачет, ни за что не заплачет на глазах у прислуги. Вот когда останется одна…

Ему ведь всего пятьдесят пять лет! Когда Джослин впервые встретилась с ним четыре года назад, его каштановых волос едва коснулась седина. Он приехал в Девоншир, чтобы приобрести гунтера у ее отца. Она тогда порекомендовала ему менее броскую лошадь, и Эдвард последовал именно ее совету, а не отцовского коневода. Предложенный ею гунтер был на редкость выносливым и спокойным. Эдвард не пожалел о своем выборе.

На следующий год он снова приехал за парой скаковых лошадей. И вновь прислушался к ее рекомендации. Джослин это ужасно польстило. Она хорошо разбиралась в лошадях, выросла среди них, но никто не принимал ее всерьез по причине слишком юного возраста. Однако на Эдварда Флеминга ее познания и уверенность произвели большое впечатление. Чистокровные верховые скакуны, которых она продала ему, принесли немало денег. Он опять не был разочарован. Постепенно они подружились, несмотря на столь значительную разницу в возрасте.

Едва прослышав о смерти отца Джослин, Эдвард примчался к ней и сделал ей предложение, от которого она не могла отказаться. Это было вовсе не непристойное предложение. Эдвард уже знал, что жить ему осталось недолго. Врачи давали ему не больше нескольких месяцев. Ему нужна была спутница, верный друг, кто не остался бы равнодушен к его уходу и пролил слезу на могиле. Друзей у него хватало, но никто не был достаточно близок.

Эдвард неустанно повторял, что она продлила ему жизнь, и Джослин очень хотелось верить в это. Она была благодарна судьбе за несколько дополнительных месяцев, дарованных им. Эдвард стал для нее всем: отцом, братом, наставником, другом, героем. Всем, только не любовником. Но с этим ничего нельзя было поделать. Он утратил способность заниматься любовью с женщинами задолго до их знакомства. Невинная восемнадцатилетняя невеста, она не ведала, чего лишена, и потому вовсе не сожалела, что в их взаимоотношениях с мужем оставалась не исследованная ею область. Она бы очень хотела это узнать, но вовсе не чувствовала себя обманутой. Она просто любила Эдварда за все то, что он для нес сделал.

Иногда Джослин казалось, что она начала жить только после знакомства с ним. Мать умерла слишком рано, Джослин не помнила ее. Отец большую часть времени проводил в Лондоне, а когда изредка наведывался домой, тоже не баловал ее своим вниманием. Между ними так и не возникло близости. Девушка вела тихую, одинокую жизнь в провинции, и ее единственной страстью были лошади, которых разводил отец. Эдвард открыл для нее целый мир. Мир спорта, светской жизни, подруг, модной одежды и роскоши, о которой она и не мечтала. И вот теперь Джослин снова предстоит начать новую жизнь, но уже некому будет вести ее по ней. Господи, что с ней станет без него?

Войдя в спальню Эдварда, Джослин придержала дыхание, чтобы привыкнуть к тяжелому запаху болезни. Она не будет доставать надушенный платок, чтобы нейтрализовать неприятное ощущение. Она не может так обидеть его!

Герцог полулежал на огромной кровати посередине комнаты и неотрывно смотрел, как она приближается. Его большие серые глаза были печальны, почти безжизненны, мешками отвисшая под ними кожа стала смертельно бледной. Мучительно больно видеть его таким! Всего несколько недель назад он спокойно передвигался, бодрый и здоровый. Или притворялся таким ради нее? И составлял планы, принимал меры, чтобы обеспечить ей будущее, понимая, что его время подходит к концу.

— Не будь такой грустной, любовь моя.

Даже голос его звучал не так, как прежде. Боже, как она сможет попрощаться с ним и не разрыдаться?!

Джослин взяла его руку, лежащую на бархатном покрывале, и прижала к губам. Подняв голову, она улыбнулась, чтобы доставить ему удовольствие, но улыбка быстро увяла.

— Зачем лгать? — сказала она себе и ему. — Мне грустно. И я ничего не могу с собой поделать, Эдди.

Искорка прежнего юмора промелькнула в его глазах. Никто, кроме нее, не осмеливался его так называть. Даже в детстве.

— Ты всегда была прискорбно честной. Это меня особенно восхищало в тебе!

— А я-то думала, что тебя восхищало мое чувство лошадей… Знание лошадей.

— И это тоже.

Его попытка улыбнуться не удалась.

— Тебе больно? — робко спросила она.

— Не больше обычного.

— Разве врач не дал тебе…

— Позже, милая. Я хотел остаться в ясном уме, чтобы попрощаться.

— О Боже!

— Ну перестань. — Он попытался говорить строго, но с ней ему этого никогда не удавалось. — Пожалуйста, Джослин. Я не могу видеть, как ты плачешь.