— Нильс!

Нильс не сразу услышал, что в окно стучат. Сигарету он успел выкурить только на четверть.

— Давай, Нильс, пора.

Две глубокие затяжки, прежде чем вылезти под дождь. Полицейский, совсем молодой мальчик, взглянул на него:

— Ну и погодка.

— Что мы знаем? — Нильс выкинул окурок и принялся пробиваться через заграждения.

— Он стрелял три или четыре раза. У него есть заложник.

— Что известно о заложнике?

— Ничего.

— Там есть дети?

— Мы ничего не знаем, Нильс. Леон уже там. В подъезде, — он указал направление.

15 декабря 2009 года, вторник

Fuck you!! — прямодушно нацарапал кто-то на стене рядом с фамилиями жильцов. Разбитый подъезд представлял собой монумент политическим лозунгам последних лет: Нильс успел прочитать надписи «Сохраним Христианию», «Смерть Израилю» и «Бей мусоров», пока за ним захлопывалась ржавая подъездная дверь. За мгновение, что он шел от машины до подъезда, он вымок насквозь.

— Что там, дождь идет, что ли?

Нильс не разобрал, кто именно из троих полицейских на лестнице попытался пошутить.

— Этаж третий?

— Yes, sir.[4]

Не исключено, что они смеялись за его спиной, пока он поднимался наверх. По пути он встретил еще парочку совсем молодых полицейских в бронежилетах и с автоматами. Нет, мир не стал лучше с тех пор, как Нильс больше двадцати лет назад поступил в полицейскую академию. Наоборот. Он читал это в глазах молодых полицейских, в их тяжелых, холодных, непроницаемых взглядах.

— Не волнуйтесь, ребята, мы все вернемся домой живыми, — прошептал Нильс, проходя рядом с ними.

— Леон! — крикнул один из них. — Переговорщик уже поднимается.

Нильс прекрасно знал воззрения Леона: доведись тому выбирать себе девиз, он гласил бы: «Операция прошла успешно, но пациент умер».

— Кто там, мой друг Дамсбо? — крикнул Леон с лестничной площадки наверху, пока Нильс шагал по ступеням.

— Не знал, что у тебя есть друзья, Леон.

Леон спрыгнул на две ступеньки вниз и удивленно уставился на Нильса, обеими руками сжимая автомат «Хеклер и Кох».

— Бентцон? Откуда они тебя выкопали?

Нильс посмотрел Леону прямо в глаза — мертвые, серые, — как будто отражение среднестатистической ноябрьской погоды.

Нильс с Леоном не виделись довольно долго, потому что предыдущие шесть месяцев Нильс провел на больничном. Щетина Леона за это время успела побелеть, а волосы отступили со лба назад, освободив морщинам больше места.

— Я думал, они пришлют Дамсбо.

— Дамсбо болеет, а Мункхольм в отпуске, — ответил Нильс, отодвигая в сторону дуло автомата.

— Ты думаешь, ты справишься, Бентцон? После такого-то перерыва? Небось все еще лекарства принимаешь? — На губах Леона расцвела снисходительная улыбка, прежде чем он продолжил: — Ты же вроде теперь выписыванием штрафов за превышение скорости в основном занят, нет?

Нильс покачал головой, пытаясь скрыть, что запыхался, и делая вид, что глубокие вдохи соответствуют глубине его задумчивости.

— Насколько там все серьезно? — спросил он.

— Петер Янссон, двадцать семь лет. Вооружен. Ветеран войны в Ираке. Даже медаль там, кажется, получил. Угрожает застрелить всю семью. Один из его сослуживцев сейчас должен подъехать, может быть, ему удастся убедить ветерана отпустить детей прежде, чем он выпустит себе мозги.

— А может быть, нам даже удастся отговорить его от того, чтобы выпустить себе мозги? — спросил Нильс, твердо глядя на Леона. — Ну? Что скажешь?

— Господи, Бентцон, когда же ты наконец поймешь, что они не стоят того, чтобы тратить на них деньги. Тюремный срок, пенсия по инвалидности, далее по списку… — Нильс не в первый раз слышал эту циничную песенку, поэтому пропустил мимо ушей завершающий бортовой залп: — Налогоплательщикам он обойдется в средних размеров состояние.

— Что еще, Леон? Что мы знаем о квартире?

— Две гостиные. Вход сразу в первую из них, никакого коридора. Мы думаем, что он во второй гостиной, слева. Или в спальне, в конце квартиры. Мы слышали выстрелы, мы знаем, что там двое детей и жена. Или бывшая жена. А может, только ребенок и приемный ребенок.

Нильс вопросительно взглянул на Леона.

— Да, у каждого соседа есть своя версия этой истории. Ну что, ты заходишь?

Нильс кивнул.

— Он, к сожалению, совсем не идиот.

— В смысле?

— Он знает, что быть абсолютно уверенным в том, что переговорщик не пронес оружие или передатчик, можно только в одном случае.

— То есть он хочет, чтобы я разделся?

Глубокий вдох. Леон участливо посмотрел на Нильса и утвердительно качнул головой.

— Я пойму, если ты откажешься. Мы вполне можем начать штурм.

— Нет, все в порядке. Мне не впервой, — сказал Нильс, расстегивая ремень.

* * *

Следующим летом исполнится пятнадцать лет с тех пор, как Нильс Бентцон начал работать в отделе убийств. Последние десять из них он выступал переговорщиком — тем полицейским, который договаривается с захватчиками заложников или с людьми, угрожающими самоубийством. И захватчиками, и потенциальными самоубийцами всегда бывали мужчины. Стоило рынку акций резко упасть, а экономистам предсказать финансовый кризис, как на сцене тут же появлялось оружие. Нильса всегда удивляло, сколько всякого разного хранится в обычных домах и квартирах. Личное оружие времен Второй мировой войны, охотничьи ружья и мелкокалиберные винтовки, на которые нет разрешения.

— Меня зовут Нильс Бентцон, я полицейский. Я снял всю одежду, как ты попросил. У меня нет с собой оружия или передатчика. — Он осторожно толкнул дверь. — Ты меня слышишь? Меня зовут Нильс. Я полицейский, я безоружен. Я знаю, что ты солдат, Петер. Я знаю, как тяжело отнимать у других жизнь. Я пришел только поговорить с тобой.

Нильс остановился у входа, прислушиваясь. Ни слова в ответ, только вонь разрушенной жизни. Глаза потихоньку привыкли к темноте.

Где-то далеко перегавкивались населяющие район Нордвест дворняги. На несколько секунд он весь обратился в нюх: порох. Нильс случайно наступил на гильзы, поднял одну, еще теплую, и прочитал гравировку на металлическом дне: 9 мм. Этот калибр был ему хорошо знаком, более того, он даже имел честь заполучить немецкую пулю такого калибра в бедро три года назад. Хирургам удалось ее выудить, и она до сих пор лежит где-то дома, кажется, он спрятал ее в верхний ящик секретера Катрине. 9 мм. Парабеллум. Самый распространенный в мире калибр, с латинским названием. Нильс искал информацию о нем в гугле: Si vis расеm, para bellum — хочешь мира — готовься к войне. Слоган немецкого оружейного завода. Deutsche Waffen und Munitionsfabriken. Это именно они поставляли амуницию немецкой армии в обеих мировых войнах. Хорошенький же мир им это принесло.