– Соседка моя!!!

– И сколько лет соседке?

– Ну… – Настя растерялась. – Сколько там обычно бывает, когда ребёнок маленький…

– Ага, а коляске этой лет сто. – С этими словами Алексей дёрнул за отошедший от металлического каркаса кусок клеёнки, которой была обтянута коляска. Он охотно и с весёлым треском оторвался. Так рвётся материал, давно отслуживший свой век… Алексей молча продемонстрировал клеёнку Насте.

Настя внимательно осмотрела злосчастную коляску. До этого она не обращала внимания на её внешний вид. О ужас! И правда – коляска оказалась до того старая и жалкая, что поверить в возможность того, что в ней возили на улицу ребёнка, было просто нельзя. Она отличалась от тех, что ездили сейчас по дорогам городов и сёл, буквально всем. И конфигурацией, и материалом, из которого сделана. Пусть она была чистая, аккуратно перевязанная скотчем и пластырем в надломленных временем креплениях – но такая ветхая! И это был не винтаж[1], не вещь, изготовленная специально в эстетике ретро. Нет – просто очень старая затрёпанная колясочка. Каких времён – даже непонятно. Настя ещё помнила коляску, в которой сама каталась. Она долго стояла в кладовке, заваленная другими старыми вещами, не сразу мама куда-то её дела. Коляска была похожа на те, которые выпускали сейчас, ну разве что попроще. А эта…

Настя представила её – бедную, задрипанную, неловко и несмело едущую среди всяких современных трансформеров и колясок со множеством самых разных наворотов, чуть ли не с вертикальным взлётом и функцией подогрева окружающего пространства… И едва не расплакалась. Хотя почему едва – тихо и горько девочка заплакала. Она и сама, казалось Насте, была похожа на эту жалкую коляску: такая же убогонькая, пришибленная. Точно так же при виде её презрительно хихикают подпевалы красавцев и глядят с брезгливой жалостью сами красавцы. А уж как глумятся девицы… Ну да что поделать? Эта коляска не могла стать новее и красивее. И Настя стать не то что красивой, хотя бы просто как все, в пределах допустимого уровня непозорности, не могла тоже. А значит, каждый имел право издеваться над ней, как над этой коляской.

… – На этой коляске алкаши возят бутылки сдавать, – сквозь свои мысли услышала вдруг Настя. – Так почему бы нам не прокатиться на их колымаге?

Какие ещё алкаши? Какие бутылки? Нет. Алексей ошибался. Знаменитую на весь микрорайон парочку алкашей и их транспортное средство Настя тоже неоднократно видела. Да, это тоже была коляска старых времён – но другая. А коляска соседки, в которой лежал спящий малыш, вот она, здесь… Алексей путает. Или, прекрасно всё зная, по-прежнему изощрённо издевается? Потому что над ней, убогой Настей, можно? А ведь можно…

И Настя не стала ничего объяснять. Она развернулась и пошла по асфальтовой дорожке в гору.

– Коляску-то свою забирай! – донеслось ей вслед.

– Эй, мать-героиня из каменного века, лови!

Мимо Насти, бренча тремя оставшимися колёсами и разваливаясь на ходу, прокатилась дурацкая коляска. Упала у обочины – Настя это услышала, но оглядываться даже не стала. И так всё было ясно…

Красивые, стройные, стильно одетые и уверенные в себе, мальчишки издевались над уродливой вещью. Если бы Настя была им ровней – такой же интересной яркой девушкой, она могла бы веселиться вместе с ними. Они бы изощрялись в остроумии, стараясь переплюнуть друг друга, – чтобы только Насте понравиться. Так вели себя ребята, которые крутились возле Насти Первой и её подружек. Причём даже не одноклассники – у них давно не было шансов, они рассматривались этими девушками лишь как маленькие несмышлёные домочадцы. Потому что на Настю Первую обращали внимание более взрослые молодые люди.

Насте седьмой успеха такого уровня было совсем не нужно. Ей вполне хватило бы простого человеческого отношения, на равных. «Ишь чего захотела!» – горестно усмехнувшись, подумала Настя, поймав себя на этой мысли. И продолжала идти. Быстрыми-быстрыми и даже решительными шагами.

А шагала она заканчивать свою позорную жизнь.

Потому что очень чётко поняла: хватит. Быть неудачницей – хватит. Ничего в мире не изменится, если количество человек уменьшится на одну лузерскую единицу. Никто не заметит и даже не будет переживать. Громко всхлипнув при этой мысли, девочка представила себя лежащей в гробу – бледной, холодной и очень достойной, как почившая принцесса. Все, кто увидел бы её, тут же, конечно, раскаялись бы и принялись ругать себя за то, что были так пренебрежительны по отношению к ней, что не считались с девочкой, которая решилась на такой отчаянный шаг, лежит вот теперь в гробу, и ожидает её не счастливая юность, а сырая могила… Представив всё это, Настя зарыдала ещё сильнее – и, протиснувшись сквозь шаткие доски забора, помчалась по стройке к почти готовой двадцатидвухэтажке. Помирать так помирать – чтоб уж наверняка! Герои сериалов часто заканчивали свою жизнь так, что зачастую их спасали вовремя подоспевшие друзья, родственники или добрые случайные прохожие. Или этаж для сбрасывания они выбирали невысокий. Или яд жидкий. Или ножик неострый. Или пистолет с поддельными патронами. Нет. Прыжок с двадцать второго этажа решит эту проблему наверняка. Девочка была настроена решительно.

Она мчалась по ступенькам и представляла лицо мамы. Мама, конечно, расстроится. Но зато тогда, без Насти, она точно будет считаться перспективной невестой. Претенденты на руку и сердце оживятся. И, женившись на молодой и красивой Настиной маме, обязательно заведут с ней нового ребёнка – маленького и подходящего для статуса настоящей счастливой семьи. А Настя всегда была только обузой. Хоть мама никогда ей такого не говорила, конечно. Так что в этом плане тоже всё хорошо!

Подумав о ребёнке, Настя вспомнила о том, которого уже никогда не положат в бледно-коричневую, сделанную из старой клеёнки коляску. Потому что нет больше этой коляски, нету!

Мысль о том, как жить в ожидании встречи с соседкой, раскалённым кинжалом вонзилась в Настин и без того разгорячённый мозг. Да как – никак нельзя жить! Потому что просто ужасно стыдно будет показаться ей на глаза. Что на глаза – просто войти в собственный подъезд, просто выйти из дома… Да – невыносимо будет подбирать жалкие слова в попытке объяснить, куда же делась вещь, которую Настя пообещала сторожить. И ладно бы, думалось Насте, она подвела бы какую-то там богачку, которой купить новую коляску – всё равно что Насте купить жевачку. А то ведь бедную женщину, у которой наверняка совсем мало денег, подвела. Позорница, ничтожная личность, которой нет места на Земле – по причине того, что она самая настоящая убогая неудачница. Неудачница. Да-да-да, неу-да-да-да-чница!.. Да!

Так думала, в ритме своего быстрого бега, девочка Настя. И одновременно представляла мать ребёнка на своих похоронах. Как она, бедняжка, смотрит в неподвижное Настино лицо. И – великодушно прощает её, несчастную… Прощает, ведь всех грешников обычно прощают, что с них ещё взять…