потом вытащил из сумочки мамин телефон поиграть. Однако на месте не сиделось, неспокойно на душе было, и тревога всё нарастала. Он забрёл в гостиную и чуть не споткнулся о забытый домик для Каравеллы. Его божья коровка уютно расположилась у поилки.

— Из-за тебя папа исчез, а ты дрыхнешь, как ни в чём ни бывало! — возмутился Петька, — А ну лети папу искать!

Каравелла не двинулась с места и Петька, тяжело вздохнув, добавил:

— Лети на небо! Папу найди. Это моё желание. Чтобы больше никаких минус одинОв!

Каравелла перелетела на дверную ручку. Петька выпустил её наружу и пошёл следом. Коровка пересекла огород и устроилась на калитке, снова поджидая его.

— Ты далеко? — крикнула мама и, тут же забыв о нём, вернулась к телефонному разговору.

Коровка вела Петьку вдоль дороги, потом по тропинке, а дальше и вовсе улетела в поле. Устав, он кричал ей: «сидеть!» и Каравелла послушно возвращалась и садилась на руку.

Через час впереди показался ельник, отделявший их дачный посёлок от соседнего. Тут Каравелла на несколько минут пропала из виду, и привела стайку из еще десятка коровок. Они будто зависли в воздухе на границе ельника, выстроившись то ли клином, то ли стрелой, указывающей вниз. Петька подбежал к стайке и увидел папу, скрючившегося на дне оврага.

Папа имел крайне жалкий вид. Поскользнувшись вчера на мокрой траве, он упал в овраг, а выбраться не мог, потому что сломал ногу. Петька оставил Каравеллу с ним, а сам побежал за помощью. Обратно он вернулся на машине с Динкиным отцом дядей Вовой и мамой. Папа, увидев их, почему-то огорчился.

— Каравелла улетела, — пробормотал он, не глядя на Петьку, — извини, что пришлось тратить на меня желание, но может она ещё вернётся.

***

Три лета на даче Петька ждал возвращения Каравеллы. Выставлял её домик на веранду, каждую неделю менял воду в поилке и докладывал свежие листья с тлёй. Облазал вдоль и поперёк ельник с оврагом, где нашёл папу. Здесь божьи коровки водились целыми семьями. Он приказывал им отвести к Каравелле, но глупые коровки разлетались кто куда. Петька даже не знал, посылает он тех же самых раз за разом или встречает новых. Вдвоём с папой они читали научные статьи о видах и поведении божьих коровок, а заодно мифы о Перуне-Громовержце и его превращённой в коровку жене. «По идее, в каждой сказке есть доля правды, главное правильно истолковать» — говорил папа.

И вот настал год поступления в лётное училище. На дачу летом уехала только бабушка. Весной у Пети родился младший брат, и мама обустраивала для него комнату, а папа работал за двоих. Так что родители не слишком усердно следили за его подготовкой к экзаменам. Знали, что он итак с любыми уравнениями справляется в лёт, и диктанты пишет отлично. После двух лет занятий плаванием и года теннисом об экзаменах на физпоготовку тоже можно было не волноваться. Только Петька всё равно нервничал. Он боялся не провала и возвращения доучиваться обратно в свою школу, нет. Самым страшным позором для Петьки было поступить по блату, раз он — внук самого Петра Фёдоровича. Так чтобы все ребята и все учителя знали, что сам он никто и ничто. В мечтах Петька менял фамилию в документах, чтобы потом, когда его перед строем будут ставить всем в пример за отличные успехи, самый суровый генерал, расчувствовавшись, заметил: «Как ты похож на Петра Фёдоровича». А Петька бы тогда признался: «Не удивительно, как-никак, внук!»

Ещё Петьке нравилось мечтать, как на присягу к нему приедет Ксюша. Будет стоять такая красивая-красивая, и смотреть на него приоткрыв ярко розовый ротик, не сводя глаз, как она обычно на нового историка смотрит.

Ну а если её родители не отпустят (сама она, разумеется, ехать захочет, ведь слухи о его успехах достигнут их прежней школы или Динка подруге расскажет), тогда Ксю с цветами придёт встречать его на перрон Дивногорска. «Проклятье» тоже иной раз всплывало в памяти, но за последние годы семья Орловых ни разу не приближалась к аэропорту и постепенно из кошмара оно превратилось в повод для шуток.

За треволнениями Петя забыл о божьих коровках, и теперь на скорую руку набивал мятыми салфетками Каравелле новый дом в коробке от Манчкини. Он проделал ножом три ряда дыр в крышке и, усадив питомицу внутрь, поставил коробку наверх стопки с играми. Отличное местечко, жаль, что мы тут ненадолго — взгрустнул Петька и сам себе удивился. Так хотел вырваться из дома, и вот, когда до «сбычи мечт» осталось несколько дней, такие мысли накрывают. За стеной раскричался мелкий. Ничего, скоро захватишь мою территорию, подожди немного. Мама засюсюкала: «Лёшка-Леська спи не смейся». Фу ты, гадость, слава богу, мне скоро этого слышать не придётся. И почему-то снова накатила грусть.

Дождь стих так же быстро, как начался. Динка, наверное, уже домой ушла, и без зонтика… Он выглянул из окна, втайне надеясь увидеть подругу во дворе и позвать обратно. Её нигде не было, зато прямо с неба спикировало ещё восемь божьих коровок. Они расселись на подоконнике, словно в одну линию, попарно.

— Не, девочки, так не пойдёт! Обсыхайте и летите по домам, вас всех мне от мамы не спрятать.

Когда раздался звонок в дверь, капли на спинках коровок испарились, и Петя вытолкал их в окно с чистой совестью. На пороге стояла, потупившись, Динка.

— Извини, я вот… — Динка протянула картонную папку, — распечатала те фотки, с мобильника, помнишь, на даче снимала.

Петька итак был уверен: божья коровка та самая, его Каравелла. Теперь сомнений не осталось и у Динки. Налюбовавшись своим питомцем, он добрался до фотографий папиных коровок.

— Помнишь ты их по порядку выстраивал, — засмеялась Динка, — а они так и остались парочками вразнобой: один-три, ноль-шесть, два-два, пять-два.

— Ага! Дурёхи непослушные. Два-два… стой! — взглянув на часы в углу монитора, Петька шлёпнул себя ладонью по лицу, — Уже два пятнадцать! Мне ж на теннис пора.

— Подожди-ка…

Он ещё раз посмотрела на фото и снова на часы и опять на фото.

— Один-три, ноль-шесть, два-два, пять-два — тринадцатое июня, десять часов пятьдесят две минуты! Они зашифровали для нас дату и время! Только вот что это была за дата…

— Тот же день, вечером. У мамки день рождения было, она меня выдрала ещё, что телефон без спросу взяла.

— Значит, в этот день вечером… папа ногу сломал!