— Предоставь это мне. Просто подойди к запасному выходу со стороны сада, — услышав эти слова, я даже тешу себя надеждой о том, что Леон — романтик. — Твоя сестра часто так сбегала ко мне на свидания, — царапнув побольнее, добавляет бессердечный сукин сын.

Хотя с чего меня ранит свидания сестры с этим высокомерным львом, распушившим гриву?

— Родители меня убьют. И завтра у меня важное мероприятие…

— Ты могла бы умереть сейчас, если бы я тебя не остановил. Ты ничего не теряешь. Либо классно проведешь время, либо — покажешь им себя настоящую. И покажешь мне, — вновь обдает дыханием мой затылок, и едва касаясь моей шеи, убирает руку. — Пора выбираться из скорлупки, принцесса.

Также бесшумно разворачивается и покидает танцевальную студию, а я все еще пытаюсь переварить тот факт, что Леонель Голденштерн пригласил меня на… свидание?

Глава 2

Леон

«Властью обладает тот, кто может убедить в ней остальных. Хороший правитель — в первую очередь иллюзионист, только потом психолог и манипулятор. Тиран — это крайняя мера, сын мой, но иногда необходимо играть и этот образ», — отец любил напоминать мне о том, что власть всегда строится на иллюзии.

На иллюзии того, что большинство верят в то, что им говорят и показывают, а массовым сознанием легко управлять с помощью новостей и перестановок публичных «фигурок».

И даже не догадываются, что историю пишем мы, и это право было дано нам по факту рождения в семье Голденштерн. У нас могут быть исполнители, выступающие главами государств. Они тоже играют роль и порой могут подкидывать интересные идеи и сюжетные повороты для корректировки земного баланса, но сценарий принадлежит нам.

Группе людей, а точнее семей, и именно род Голденштерн отвоевал свое первенство среди них несколько веков назад. Скопление наших семей, объединенных в одну высшую касту общества, называется одним коротким словом.

Апекс.

Значение этого слова в понимании наших родовых линий трудно объяснить для простого обывателя. Несмотря на то, что это слово гораздо глубже, чем кажется, самым ближайшим синонимом к нему будет «империя».

И у империи может быть лишь один Апексар, иначе говоря — Верховный, президент, король, император. И сейчас это Валентин-Орланд Голденштерн, мой отец.

Несмотря на рецидивирующие негативные вспышки в моем здоровье, Орланд все еще искренне верит в то, что современная медицина справилась с моим больным сердцем. Но мы оба знаем, что это не совсем так. Очевидно, что в Драгоне он не видит будущего правителя, а наш старший брат, Артур — давно наплевал на долг перед семьей и отправился покорять космос в прямом смысле этого слова.

После окончания учебы я положу всю свою жизнь на то, чтобы стать великим апексаром.

Не уверен, что до конца определился с тем, каким именно правителем я буду — тираном, манипулятором или иллюзионистом, но я определенно намерен дожить до этого момента. День признания моей абсолютной власти станет для меня еще одним днем рождения, и очередным подтверждением того, что я смог победить смерть.

Смог выкарабкаться с того света, и отвоевать лучшее для себя из возможного.

Вопреки всему. Вопреки прогнозам врачей, вопреки своим генам, вопреки огромному шраму на своей груди.

Я хорошо помню день, когда он появился. Мне было девять. Помню, как воротило от смрадного запаха лекарств. Как болели исколотые вены на внутренней стороне локтевого сгиба. Я думал, что этот ад никогда не закончится, обследования перед операцией казались мне вечностью, как и время, проведенное в больнице.

Я горстями пил лекарства, наблюдая за своими сверстниками в интернете — как они занимаются спортом, улыбаются, ходят в общественную школу, отправляются на лето в спортивный лагерь и творят сумасбродные вещи.

До операции слово «адреналин» вообще было для меня под запретом. И лишь эта сложная манипуляция могла подарить мне новую жизнь или отнять ее навсегда.

Когда я понял, что процедура неизбежна, я осознал, что у меня есть только два пути: умереть или стать сильнее.

Накануне операции я сходил с ума от голода и, честно говоря, от скуки. Родителям запретили посещать меня за сутки до, чтобы их визит не повлиял на мое давление и сердцебиение. Моя мама — тревожная женщина, она и так смотрела на меня так, словно я находился одной ногой в могиле, поэтому это было прекрасным решением.

Однако мой больничный покой был прерван появлением незваной гостьи. Я уже почти засыпал…

Переизбыток таблеток и прежде вызывал у меня эффект «замутненного сознания». Поэтому, когда в мою палату ворвалась маленькая белокурая леди, я сначала подумал, что я уже сплю, или брежу. Возможно, это такая подготовка к наркозу в виде галлюцинации. Ведь гостей перед операцией я не ждал, а дверь комнаты всегда запирают снаружи.

Я никогда не видел таких красивых девочек. Огромные синие глаза, в которых сияли звезды, смотрели на меня таким заинтересованным и неравнодушным взглядом, что сердце уходило в пятки и выделывало сальто-мортале в грудной клетке.

Никто и никогда не смотрел на меня так пристально. Так открыто. Откровенно. Никто, кроме родителей, членов семьи и прислуги.

Я вообще видел мало людей до этого момента, так как находился на домашнем обучении в отличие от того же Драгона.

Ее белые, как у арктической принцессы, волосы, частично были заплетены в косу, образующую корону на голове. Остальные — струились по плечам упругими водопадами.

Мне сразу захотелось ее нарисовать. Я никогда прежде не писал портреты, и знал, что она станет первой.

— С тобой все в порядке? — тихим обеспокоенным голоском пропела девочка, прикрывая за собой дверь. С ужасом она окинула взглядом многочисленные провода, окружающие мою койку.

— Не знаю, — просто ответил я, пожав плечами. — Возможно, я скоро умру.

— Почему? — снежная принцесса подошла ближе, положив одну из ладоней на мою кровать.

— Мне будут делать операцию, — все тем же непоколебим тоном отрезал я, утопая в ее глазах. — А ты чего здесь? В больнице.

Эта закрытая больница святого Себастьяна была специально спроектирована и построена для тех, в чьих жилах течет «голубая кровь».

— Мне тоже будут делать операцию завтра. На глаза, — она с волнением протерла левый глаз кулаком, явно нервничая и переживая не меньше меня. — Я буду хорошо видеть.

— Ты плохо видишь? Меня? — уточнил тогда я, немного расстроившись, что она не может оценить мою внешность.

— Да, очень. Я научилась легко ориентироваться в пространстве со своим зрением, но врачи говорят… что у меня нет фокуса. Я все вижу очень размыто. Я могу