Гул людских голосов заглушал рев мотора. Во дворе Черноморского флотского полуэкипажа собралась толпа народа. Какие-то совсем молодые офицеры вещали о том, что страну ждут перемены, зачитывали обращение регента к народу и армии, как святую молитву повторяли строки из проектов реформ, выкрикивали, что Кирилл предложил обсудить эти вопросы всей стране. Правда, великий князь добавлял, что должны это сделать выборные органы, представители народа… Но кому интересно было слушать последнее? Потому об «органах» старались помалкивать, не та аудитория, знаете ли.

— Колчака! Колчака! — между тем кричала экзальтированная толпа, и голос стоглавой гидры разносился на несколько кварталов окрест.

— Остановите автомобиль, — приказал Колчак шоферу. Машина остановилась, не доезжая до здания полуэкипажа нескольких десятков саженей.

Александр Васильевич многозначительно посмотрел на Смирнова, поехавшего вместе с адмиралом, одернул китель, высоко поднял голову и, выйдя из автомобиля, двинулся во двор полуэкипажа. Ему вспомнилась оборона Порт-Артура и шедшая в атаку японская пехота, артиллерийская канонада эхом отдавалась в голове, свистели невидимые пули у самого лица…

Колчак шел мимо солдат, офицеров и матросов, и те замолкали, едва завидев «их адмирала». Обветренное лицо, сжатые губы, орлиный нос — и железная уверенность в глазах. Шум постепенно затих. Все взоры обратились на Александра Васильевича.

— А ты пока что отойди. — Предыдущий оратор, из мичманов, нервно сглотнул и враз переменился: вместо уверенного и знающего все на свете морского волка показался нашкодивший гимназист.

— Вы солдаты, матросы, офицеры Российской армии и флота — или бомбисты? — вот были первые слова, с которых Колчак начал свою речь. Она рождалась прямо здесь, на этой импровизированной трибуне, но каждое слово било прямо в сердце слушателей лучше немецких пуль. — Враг в любую минуту может напасть, и дойдет до самой Москвы, пока вы здесь будете обсуждать отречение Николая Александровича и восшествие на престол Алексея Николаевича. Да, он пока что всего лишь ребенок, да, у него нет опыта правления. Но я верю в него. Я верю в регента, великого князя Кирилла Владимировича. Он тоже — моряк, он знает, что нужно флоту, он тоже — военный, он знает, что нужно армии для победы, он тоже — русский, и он знает, что нужно народу и нашей Родине сейчас. Я верю в Кирилла Владимировича и прошу вас тоже в него поверить. Когда победа все ближе и ближе, нужно сплотиться вокруг престола и командования, нужно с уверенностью смотреть в будущее и работать для победы. Враг еще крепок и силен, нам нужно довести войну до победного конца! За победу! За Россию! За царя!

Речь Колчака очень сильно подействовала на людей, особенно слова о том, что командующий верит регенту и знает, что война благодаря ему скоро завершится. К тому же Черноморский флот и Севастополь очень уважали Александра Васильевича: было за что. За талант и твердость характера, за умение держаться на высоте даже в самой сложной ситуации, за «раздраи» ленивым начальникам, поистине суворовские взгляды на ведение войны и подвижность. Много, очень много всего было…

Колчак хотел было сойти с трибуны, но ему помешали это сделать.

— Пошлите от нашего имени телеграмму в столицу! Регенту и императору! Мы с ними! Мы с ними! — призыв постепенно подхватили все собравшиеся.

— А теперь возвращайтесь к службе. Не надо митинговать, надо делом заниматься!

Александр Васильевич наконец-то сошел с «трибуны». Чертовски подрагивала левая рука, а бисеринки пота облепили лицо…

Через несколько часов Колчак устроил собрание офицеров гарнизона и флота на флагмане «Георгии Победоносце». В Севастополь вернулась из рейда к Босфору эскадра. Вот-вот должно было скрыться за горизонт южное солнце, но ночь уже не сулила спокойствия и тишины в Крыму…

Выступать первому, против обыкновения, выпало не самому молодому из присутствующих, а генерал-майору Свечину. Ближе к концу доклада он сообщил о состоянии морального духа солдат своей части.

— К сожалению, дисциплина в Морской дивизии не на высоте. Последние события в столице сыграли двоякую роль: с одной стороны, у солдат появилась вера в будущее, в новые изменения после отречения Николая, а это более или менее хорошо, с другой стороны, смена правителей всегда чревата опасными последствиями. Поэтому обстановка сложная, неспокойная, — деловито докладывал Свечин.

— Думаю, здесь дело совсем не в настроениях в столице или смене правителя, а в плохой работе офицеров с солдатами и матросами. Пропасть между ними все глубже и глубже, она ширится, в условиях войны с врагом этого быть не должно, — заметил Александр Васильевич Колчак. — Поэтому не стоит ответственность за трудности и проблемы страны целиком перекладывать на плечи низложенного монарха.

— Что ж, несмотря ни на что, я надеюсь на лучшее. Мы справимся. — Свечин вообще не любил, как и всякий военный, когда во внутренние дела его частей лез кто-нибудь посторонний. Но и в государственную политику не вмешивался, не обсуждал как с сослуживцами, так и с подчиненными.

Затем выступили несколько офицеров гарнизона. Они в нескольких коротких фразах изложили обстановку. Среди солдат, особенно преклонных лет, тех, что надеялись встретить в Крыму «много солнца и никакой войны», началось брожение. Похоже, многие были затронуты политикой, «подцепленной» у агитаторов на фронте. Но что делать? Работать, конечно же… Офицеры понимали, что нужны те, кто сможет провести контрпропаганду. Колчак обещался добиться, чтобы в части присылали все больше и больше священников, для «моральной подготовки».

В конце выступил сам Александр Васильевич. Помолчав несколько мгновений, он положил на стол ворох телеграмм.

— Итак, господа, перед вами — сообщения из разных областей империи, из Петрограда, Могилева, Москвы и Гельсингфорса. Моряки в Кронштадте перебили офицеров, подняв над фортами красные флаги. Подавить мятеж не удалось: помешал балтийский лед и захваченные восставшими корабли. Гельсингфорсская эскадра просто оказалась не подготовлена к бою. Рижская эскадра также в трудном положении, немцы могут решиться на наступление, вывести на Балтику свой флот. В Москве до сих пор окончательно не подавлено выступление во главе с Советом рабочих и солдатских депутатов. В Киеве, да, были манифестации в поддержку императора… — Колчак сделал паузу на мгновение. Произносить имя нового «господина земли русской» было непривычно. — Императора Алексея Николаевича и регента Кирилла, но мало кем поддержанные. Народ остается в стороне. Все хуже и хуже настроение, все меньше желания сражаться. К счастью, отречение способствовало и росту уверенности среди солдат и матросов в скорейшей победе. Не знаю, правда, на каком точно основании… Слепая вера?

— Великий князь Кирилл Владимирович в своей телеграмме четко указал цель, к которой мы должны стремиться, которой мы должны отдать самих себя, всю свою самость.

Колчак невольно улыбнулся, и тут же его лицо преобразилось, исчезли жесткость, кажущаяся холодность черт, уступив место теплу и мягкости. Жаль, что улыбка все реже и реже появлялась на устах адмирала…