— Я не пью сырую кровь, — призналась Аньезе. — И в шубку не оборачиваюсь. Я… не такой оборотень, как в сказках…

— Тю! Как так без шубки? Волчья шубка должна быть! Или лисья! Или медвежья! Может, ты молодая еще? Не научилась? Может, тебе крови принести? Вон глаза какие голодные…

Аньезе замотала головой, невольно улыбаясь — до чего смешная крошка.

— Лучше сыра и хлеба. И молока. Человеческой еды.

— Странная оборотница… а что ты тогда умеешь?

Бежать и бояться, бояться и бежать… а еще нести за собою беды.

— Это секрет, — Аньезе улыбнулась. — Секрет стаи.

Так прошло еще несколько дней. Маленькая егоза так часто забегала в гнилой сарай, что «оборотница» стала всерьез волноваться, как бы малявка не привлекла к ней ненужное внимание. Они много разговаривали, Аньезе учила девочку чертить буквы палкой на песке и немного читать. Ниса все схватывала налету, но, конечно, больше всего хотела научиться оборотничеству. Бегать по лесу, дружить со зверями, болтать с луной и быть свободной. От мамкиных наказов, от папкиных тумаков, от всякой скучной и тяжелой работы в деревне. Аньезе слушала глупышку с умилением, не торопясь развеивать ее заблуждения. Ковен — это совсем не свобода. Ковен — это терновая клетка в черном сердце Сокрытого.

А потом двукосая беда принесла ей дурную весть.

— В деревню святой человек пришел, — шептала она очень тихим от страха голосом. — Он тебя ищет, Мильна… Мильна из Бруга… Я ничего не сказала! Ни словечка! Тихо-тихо, как мышка, была… Он скоро уйдет, точно-точно… Ты не бойся!

Но Аньезе уже проглотила собственное сердце, угодившее прямо в желудочные соки. Отец Лелех ищет ее. Значит, все пропало. Быть может, стоит сдаться? Но попадет ли она в обитель, или священник решит казнить злобную ведьму прямо в деревне? Он приложит к ней свой жреческий амулет, увидит, как кожа вспыхивает и чернеет, и все поймет. Может, ей удастся убедить старика помочь? А что если Ковен следовал за ним?!

Страх выгнал сон из ее ночей. Аньезе снова пыталась встать, но с ногой все еще было дурно. Бежать… надо бежать, но бежать не получится. Ковылять разве что, но как далеко она проковыляет по лесу? До следующей волчьей ямы? Может, схорониться где-то еще, поглубже, подальше?

— Не бойся, не бойся! Я ему сказала, что никакой Мильны тут нет. Сказочки все это. На смех его подняла, дурака! По башке от мамки получила, но и ладно… он скоро уйдет, знаю-знаю! Точно-точно!

Хотелось верить малютке. Очень хотелось. Но однажды вечером дверь сарая скрипнула в неурочный час и на пороге была не Ниса. Аньезе даже обрадовалась… можно больше не тревожиться. Страшное уже случилось.

Отец Лелех долго смотрел на нее без слов и движений. Потом вздохнул, закрыл хлипкую дверь сарая и подошел ближе. Посмотрел на ее перемотанную подгнивающей травой ногу.

— Оступилась, дитя?

Аньезе слабо улыбнулась.

— Много раз, отче.

Священник тяжело опустился перед ней на колено, осторожно заглянул под перевязку.

— Может статься, бегать будешь не скоро.

— Я больше не хочу, — Аньезе всхлипнула, потянула к священнику дрожащую руку. Ей мерещился Свет в его глазах, Свет и отпущение. — Так устала… ужасно устала, отче…

Святой муж глядел на нее с жалостью, горькой и мрачной жалостью, как глядит палач, не желающий выносить приговор.

— Были знаки… Стоило мне раньше понять… Слухи из столицы поздно нагнали.

— Слухи?..

— Семейство де Трелле. Вырезали под корень. От главы до меньших сыновей. Только старшую дочку не нашли.

Аньезе замотала головой. Нет. Нет-нет-нет. Она не хотела вспоминать. Не хотела. Не хотела думать о том, что сотворил Ковен. Проклятый Ковен. Белые лилии в красных отметинах жатвы. Незрячие глаза матушки. Оскверненная Святая книга распахнута на ее груди. Хрипы отца. Ковен не щадил. Ковен жаждал крови. Это все Ковен!

— Сестры! — взвыла Аньезе, хватаясь за голову. — Это сестры!

— Какие еще сестры? Не было у тебя сестер, дитя. Отец, мать, двое меньших братьев. Никаких сестер.

— Ковен, старый ты дурак! — Она горько рассмеялась — ничего он не понимает! А ведь святой муж! Должен чуять след Отца Ночи, должен… — Черный Ковен! Слуги Сокрытого! Они хотят меня с самого детства… Хотят забрать… я пыталась бороться, но Ковен…

Отец Лелех помотал головой.

— Не понимаю.

— Скоро поймешь! — Слезы заволокли глаза, но Аньезе видела шевеление в тенях. Чувствовала. Ковен нагнал ее, вместе со стариком. Ковен здесь. — Сейчас они выйдут, и ты увидишь… Лучше бы тебе бежать, отче! Беги, пожалуйста… Ковен не щадит, но мне никто не верит…

— А-а-а, — священник поглядел на нее как-то странно, — теперь понимаю…

— Понимает…

— Смотрите какой…

— Сладко пахнет святая кровь…

— Сладко пахнет лысая макушка…

— Возьмем его с собой?

Сестры вышли из теней, их терновые кости хрустели от каждого движения, их вуали дрожали от голодных судорожных вздохов. Аньезе горько всхлипнула, взглядом прощаясь с отцом:

— Сестры здесь, отец. Они пришли и заберут вас. Я ничего не могу сделать…

— Здесь никого нет, Аньезе. Только мы с тобой. И твое безумие, бедное дитя.

— Безумие!

— Безумие…

— Он гневит Сокрытого…

— Безумие — это Свет и его молитвы!

— Давай, сестра, — тихий голос Жницы лизнул ее с обратной стороны черепа, — расправься с ним. Отдай последнюю жертву Сокрытому, и станешь его женою…

Аньезе мотнула головой.

— Я не буду этого делать… не буду… делайте сами…

— Нет, сестра. Это твоя жертва. Твоя добыча. Он так близко… качнись вперед и сомкни зубы на его дряхлой шее!

— Сомкни! — вторили сестры. — Сомкни!

— Накинься на него! Задуши!

— Задуши! Задуши!

— Выдави глаза, забей кулаками!

— Ковен сказал свое слово…

— Ковен сказал.

Аньезе без остановки плакала. Отче с жалостью смотрел на нее, а потом, тяжело опершись на колено, поднялся.

— Я заберу тебя, бедное дитя. Верну в столицу. Суд решит твою судьбу.

— Нет… Вы не понимаете, отец, Ковен только того и ждет… чем больше крови… а в столице… там много людей… нам нельзя… лучше обитель, там меня очистят…

— Ты отправила к Свету всю свою семью. Никакие молитвы не снимут этот грех и не исцелят тебя от безумия. Чего бы не говорили бездумные фанатики, да простит меня Принесший.

— Это не я! Это Ковен! Ковен! Сестры!

— Я заберу тебя в столицу. Суд решит, — повторил отче, и вдруг сарай прорезал звонкий детский крик:

— Нет!

Три острых кованых зубца, походившие на черные когти сестер, выскочили из груди отца Лелеха. Он так и застыл с печатью жалости в распахнутых глазах, пока не закашлялся кровью и не повалился к ногам Аньезе. Из спины старика торчал черенок