Бомж в кашемире внезапно отделился от толпы и полез на возвышение.

Первым делом он въехал Сеньке между лопаток, в результате тот громко икнул и со свистом выпустил наконец из лёгких воздух. Больше дышать он не осмеливался и, в детском испуге запечатав себе обеими ладонями рот, застыл в полном оцепенении, совершенно не понимая, что ему делать дальше.

– Что творим, россияне! Кого погребаем?! – взвыл смрадный гаер. – Предлагаю в его честь битву на фаллосах! – обратился хулиган к присутствующим. – Есть желающие?!

* * *

По рядам прошёл шорох, и послышался многозначительный кашель.

Батюшка, с кадилом в руке смиренно ожидавший своей очереди в «последнем действе», от ужаса скосил к носу глаза и даже чуть пригнулся, стараясь стать незаметнее, только бы это отродье не обратилось к нему со своим гнусным предложением. «Отродье» же только и сделало, что кратко глянуло в его сторону, и у святого отца случился острый приступ «медвежьей болезни», отчего ему пришлось срочно покинуть помещение.

– А ты, клоун? – повернулся богохульник к Сеньке. – Готов сразиться? На фаллосах? Как на саблях!

Сенька, не отнимая рук от лица и испуганно вытаращив глаза, отрицательно покачал головой.

– Ну и зря! Зрелище могло бы быть ослепительным! Уверен, дамы бы подивились. И я тут вижу парочку достойных. Дам, в смысле. Из тех, кто берет чашечку двумя пальцами, оттопырив мизинчик, а фаллос-тта – двумя руками, с захватом. Нууу!!. – опять взвыл ряженый опереточным голо сом. – Не стесняйтесь! Возможность – из редких!

– Да что ж это такое, – раздался в толпе присутствующих чей-то негодующий голос. – Забыли, где находитесь?! Это же Божья обитель! Человека в последний путь провожаем!

– А я о чём?! Так как неизвестно ещё, как ТАМ встретят, проводить-то уж точно надо с почестями!

Гадкий тип вдруг вложил крендельком два пальца в рот и свистнул пронзительно и переливисто.

Затем хлопнул в ладоши, отбил, как только что Сенька, ритм на груди и на ляжках и пошёл вприсядку, далеко вперёд и в стороны выбрасывая ноги, подмигивая и корча рожи. При этом он умудрился разинуть огромную красную пасть, полную золотых зубов, и, неприлично трепеща языком, заверещал дурным голосом на всё помещение:

Эх, яблочко, да с голубикою,

Подходи, быдляк, глазик выколю.

Глазик выколю, другой останется,

Чтоб видал, говно, кому кланяться.

В толпе кто-то свистнул в ответ.

Все мыслимые рамки приличий были нарушены – похороны таки превращались в балаган.

У вдовы выступили на глазах слёзы возмущения. Леночка хохотала в голос.

Сенька, всё ещё торчавший рядом с гробом на возвышении, обведя собравшихся затравленным взглядом, взмахнул руками, как бы пытаясь ухватиться за пустоту, но вместо пустоты схватился за собственную голову и ринулся сквозь толпу прочь, на воздух.

Вслед ему вылетел ботинок.

* * *

На дворе загибалось лето. Казалось, пыльный август надоел уже сам себе и вовсю заигрывал с тучками, пытаясь уговорить их пролиться. Небо было затянуто дымкой, и солнце висело на нём катарактным глазом.

Маленький дворик при церкви, посыпанный гравием, с пожухлыми цветами по периметру зелёной ограды, выглядел вполне запущенным. Скамейка в дальнем углу, прямо под открыточной берёзкой, была пуста, если не считать пары голубей, топтавшихся на её спинке и уютно гугукавших. Перед Сенькиным носом беззаботно трепетала слюдяными крылышками стрекоза.

Всё выглядело таким мирным и невинным, таким несоответствующим происходящему в этот момент в церкви и его, Сенькиным, душевным терзаниям, что почудилось ему, будто спал он и видел дурной сон. А теперь вот очнулся в этом мирном дворике, присел на лавочку и с улыбкой вспоминает этот глупый подростковый кошмар, свою идиотскую речь и тело в гробу, неподвижное и такое чужое.

Ну, конечно же никто не умирал!!! А тем более его Лёха!

Но уже в следующее мгновение он понял всю неотвратимость происходящего – там, внутри, постамент, заваленный цветами, этот страшный, выстланный белым атласом пенал на нём и навеки застывший друг – в нём! Торжественный этот ящик через некоторое время закроют крышкой, отвезут на предназначенный для этого кусок земли, утыканной крестами и чёрно-белыми глыбами с бессмысленными надписями, и опустят в яму. И яму эту забросают землёй. А Лёшка был клаустрофобом и не раз брал с Сеньки слово, что, в случае если он первым «отбросит копыта», тот обязательно кольнёт его булавкой за ухом, чтобы убедиться в «окончательном диагнозе» и не дать закопать его живым. «А то представляешь, если вскрытие покажет, что покойный спал!» – типично его шуточка. Про булавку-то Сенька и забыл. Но не хватало ещё после устроенной им клоунады у гроба вытащить булавку и начать у всех на глазах колоть ею бездыханное тело!

Го-спо-ди!!! Неужели это ВСЁ?! И мир остался без Лёхи! А в его собственной жизни появится та самая чёрная дыра, мёртвое безвоздушное пространство, заполненное НИЧЕМ, наличие ко торого он просчитывал в своих научных лабора ториях.

Сенька взвыл, как собака, которую пнули ботинком под рёбра, воздев руки к небу и раскачиваясь, как арабская женщина в тяжёлом горе, завопил шёпотом:

– Ну почему он?! Кто угодно, только не он… – И, сделав бессмысленный круг по двору, рухнул на скамейку, обхватив голову руками.

Так он сидел некоторое время, всем своим видом являя миру беспросветное отчаяние.

Потом поднял залитое слезами лицо к небу:

– Лёха!! Ну, как ты мог??!! Негодяй! Ни с того ни с сего! Это ж нечестно… У… у… у… – снова завыл Сенька, грозя кулаком в небо. – Почему его?! Как будто мало подлецов на свете! Начать хотя бы… с этого… – он задумался на мгновение, – с бен Ладена!

И тут откуда-то сверху, как если бы некая космическая радиоточка была подвешена прямо в кровле берёзки, раздался насмешливый голос с хрипотцой, который Сенька узнал бы, даже пребывая в тифозной горячке.

– Вот, только твоих советов тут и не хватало! Ну просто интересно, и КОМУ ты грозишь, Семёныч?! Думаешь, тебя тут кто-нибудь испугался? И перестань выть, как баба. Подумаешь, умер-шмумер…

Сенька так и застыл с поднятым кулаком. Он почувствовал, как у него зашевелились рыжие вихры на поверхности черепа. Испуганно озираясь, он зачем-то помахал рукой над головой, как бы отгоняя муху. Потом заглянул под скамейку.

– Не там ищешь, Сэмэн, – хрюкнул голос.

– А где? – растерянно спросил Сеня и тут же спохватился: – А?! Кто это?! Откуда?!

– От верблюда… Сверху я.

– Ты?! – Сенька задрал голову к небу. – Где?! Ничего не вижу… Отвечай! Это т… ты?

– Да я это, я… Совсем сбрендил? Не узнаёшь?

– Сбрендил, – констатировал Сенька. – Вот именно сбрендил. Делириум тременс, безалкогольный. Галлюцинации. Слуховые.