– К нему…

Вера посмотрела на неё внимательно. И удивилась, как она не поняла с первого взгляда – Кора была не в себе. Незрячие глаза, безумный полумесяц улыбки на губах, бессвязные ответы… Как под наркозом отходящим. Бедная, сидит здесь одинокая, никому не нужная. В Вере проснулось чувство, смутно похожее на жалость к этой несчастной: приехала, никем не званная, невостребованная, на проводы чужого мужа, не осмелившись даже войти в церковь, подойти к гробу. Полубезумная отверженная иностранка. Воистину Бог воздаёт всем по достоинству.

Вера открыла сумку и достала флакон, волшебно засветившийся чёрно-синим кобальтом в последнем оранжевом луче солнца.

Кора, вернувшись из своего зачарованного далека, протянула руку и непререкаемым жестом вынула прохладное стекло из Вериных ладоней:

– Это мой подарок. Ему. Как оказался он в твоих руках?

– Я взяла его специально, чтобы вернуть тебе.

Кора погладила флакон, осторожно обвела указательным пальцем буквы К&Л, выведенные золотой вязью на гладком боку, и попробовала открутить пробку – она довольно легко поддалась её требовательным пальцам. Она поднесла флакон к ноздрям и жадно вдохнула содержимое – как испила. Запах был терпким, миндально-горьким, с нежной фиалковой отдушкой. Неотразимо манящим.

– Что это? Волшебный эликсир?

– Похоже, я не знаю точно, – запела неожиданно речитативом Вера, Коре в унисон. – Но знаю, что это для тебя хранил он в сейфе.

– Ну, конечно! Он мне говорил… Вернее, я ему… «Как люблю я вкушать тепловатую кровь винограда, только что выжатую из сердца несчастного любовника…» Это она и есть, эта кровь?

– Думаю, да.

– И я должна её выпить. – Это не было вопросом, скорее констатацией.

– Решать тебе. Ведь как хотела ты остаться с ним навеки! Это шанс. Он приготовил эту смесь в надежде, что ты пригубишь, чтоб соединиться ТАМ. Ты в это веришь?!

– Я только в то и верю. Чтоб возродиться, нужно умереть. Теперь я знаю точно, что ТАМ всё есть отражение любви. И тем, кто любит, место ТАМ, не здесь.

– Так пей! А то уж он заждался! – И голос Веры креп в торжественном накале.

Кора подняла флакон, как поднимают бокал с вином, прежде чем пригубить, улыбнулась кому-то в облака и поднесла к губам. Замешкалась в последнее мгновение.

– А ты? – повернулась она к Вере. – Здесь хватит на двоих. Любимый муж, отец твоих детей, ушёл. Ужель не хочешь с ним воссоединиться? Там, на небесах, и сына встретишь, чтобы вернуть ему любовь, которой здесь он обделён был. Я говорю о том, что ЗНАЮ теперь наверняка. И было бы нечестно с тобой не поделиться этим знанием.

– Я понимаю. Но ТО не для меня. Меня ждёт жизнь и дочь – ЗДЕСЬ. Тебя ТАМ – Тима и любовник. Ты им нужнее, праведникам Божьим, чем нам, таким несовершенным… – Вера недобро усмехнулась. – Я прожила с ним жизнь – теперь он твой. Навеки. Ты заслужила. Тебе здесь не за что держаться – ни мужа, ни детей.

– О, как ты права в своём жесткосердечье. Моя вина суду уже ясна – Верховному, тому, что мирозданьем правит. И зря не усмехайся – никто не знает, что ждёт его за поворотом. Но как же ты верна самой себе! И точно знаешь всё, чего ты хочешь. Хотя, поражена душевной немотою, не понимаешь, как тягостна судьба твоя без них двоих, бессмысленна, ничтожна.

– И это говоришь мне ты, разрушившая похотью своей мою семью, похитившая мужа у жены и сына приворожившая, больного. Ты – ведьма!

– Вовсе нет! – И Кора рассмеялась тем последним смехом приговорённого, что сладко отзывается в сердцах зевак, столпившихся у эшафота. – Я их любила. Ты предала и обрекла на муку. Из всех троих погибнуть ты должна бы. Но кто ж здесь, на Земле, заботится о справедливой каре. Судьба слепа – так проще ей.

Би-би-ип – послышался нетерпеливый гудок машины из похоронного кортежа.

– Иди, тебя там ждут в толпе скорбящих. Им некогда, у всех свои дела. А ты тут тратишь время зря на бывшую соперницу. Какое расточительство! А там ещё банкет, в смысле поминки, шикарные, по первому разряду, ведь ты не поскупишься, правда? Варварский обычай!

Но Вера не пошевелилась.

– Я понимаю… Ты предпочитаешь убедиться… Ну, так смотри же! И завидуй! ТАМ – ВСЁ. Здесь только скука, ложь, измены, зависть, зло. ТАМ – радость и гармония, всё то, о чём здесь сердце может только плакать.

– Ты пей, не отвлекайся. Тебя ведь тоже ждут.

– Тоже. Но не так же – меня ждут навсегда. Тебя же только до конца банкета, чтоб обсудить потом, кто, как, почём, насколько и за сколько… В вас нет ни драйва, ни душевного покоя – вы просто развлекающиеся мертвецы. Какая пошлость…

* * *

И Кора пригубила содержимое.

И в эту самую секунду из-за колонны церкви раздался громкий и явно нарочитый чих.

Но ни одна из наших героинь не повернула даже головы.

– Каков breuvage! И кружит голову и сладко льётся в сердце – возлюбленный мой знал рецепт приготовления таких напитков, что будоражат кровь и примиряют жизнь со смертью. Не знаю, мне презирать тебя или жалеть, ведь ты сама отвергла то, что было дадено тебе судьбой слепой, и, променяв сей дар на суету, осталась с этими… И всё-таки «прощай» – ведь в этом есть и от «прости» – я говорю тебе на посошок. – И приподняв в последний раз флакон, недрогнувшей рукой она влила оставшуюся влагу в горло. – Я ухожу к нему – в любовь и красоту. За ту черту, что вам не перейти. Вы все здесь – сладострастные рабы, а мы с ним слишком живы, чтоб оставаться среди вас, ходячих мертвецов и вурдалаков.

Голова её стала клониться на Верино плечо.

Вера встала со скамьи и осторожно уложила слабеющую Кору на жёсткое деревянное ложе, подложив ей под голову сумку, лежавшую рядом.

* * *

– Ну, вот и всё, – сказала она, выпрямившись. – И хорошо – ему не будет там так одиноко… И мечта твоя сбылась – с ним навсегда ты. Теперь он только твой. Ты вправду заслужила! – Подумав, она наклонилась и вытащила из ушей Коры серьги: – Всё равно пропадут! – Флакон же, зажатый в Кориной руке, оставила. – Сама выпила, если что.

Развернувшись на высоченных шпильках и ни разу не оглянувшись, она быстрым шагом направилась к выходу.

И только вездесущий бродяжка-статист в кашемировом пальто, притулившись за одной из колонн церкви, наблюдал всю эту сцену, криво ухмыляясь неизвестно чему.

Париж, 2010 г.