Сочинять истории Виктория начала так давно, что и не помнила, когда ей впервые пришла в голову такая фантазия. Еще толком не умея писать, она выцарапывала печатными буквами пришедшие в голову сценки и обрывки диалогов – при этом делала это на чем придется. И не раз получала головомойку от матери за то, что испортила своими каракулями отчет, который та притащила с работы, чтобы посидеть над ним вечером. Время шло, рассказы становились все менее наивными и более изобретательными, вот только Виктории никогда не приходило в голову попробовать показать их кому бы то ни было. Это было так, хобби, несерьезное марание бумаги.

И только после первой поездки в Турцию внутри что-то перевернулось, щелкнуло, и Виктория поняла, что просто не выдержит, если не поделится ни с кем впечатлениями. Собственная голова по ощущениям напоминала паровой котел. Эмоции, подсмотренные сценки, дофантазированные в новом колорите истории бурлили внутри, кипели, булькали и требовали немедленного спуска пара, грозя в противном случае взорваться. И Виктория решилась – почти ни на что не надеясь, отослала в первое попавшееся издательство рукопись под названием «Солнце Стамбула». Нет, она не мечтала немедленно построить головокружительную писательскую карьеру и уж точно не рассчитывала, что когда-нибудь сможет зарабатывать этим на жизнь. Переводы были надежным, серьезным, а главное, любимым ремеслом. А отправка романа на суд знающих людей была скорее своеобразным жестом психотерапии.

Но в издательстве ее книгой заинтересовались. Объявили вдруг, что это свежо, ново, остро. Что у Виктории легкое перо, неповторимый стиль, а герои ее выглядят настолько живыми, что, кажется, вот-вот соскочат с бумажных страниц и ринутся куролесить в реальной жизни.

Роман опубликовали. Преувеличением было бы сказать, что он стал бомбой, взорвавшей российские литературные круги. Однако книга была замечена, заслужила положительные рецензии, нашла своих читателей. А издательство заключило с Викторией договор на собственную серию. И через несколько лет Виктория Стрельцова уже была автором, которого знали и в России, и в Турции (разумеется, переводила свои книги на турецкий она сама). Читатели обеих стран любили ее, ждали новинок, приходили на творческие встречи. А сама Виктория жила на две страны, вернее, на два города, ставших ей одинаково дорогими, – Стамбул и Москва, и затруднялась сказать, какой из них считает своим настоящим домом.

К тридцати пяти у нее было, пожалуй, все, о чем только можно мечтать. Известность, успех, постоянный доход – не такой, чтобы купаться в роскоши, но вполне позволяющий жить так, как хочется. Возможность заниматься тем, что нравится, и получать за это неплохие деньги. Свобода от каких-либо обязательств, благодаря которой можно было вдруг, по наитию, срываться в путешествие или, наоборот, запираться дома, отключать телефон и устраивать себе день релаксации. Может быть, такой стиль жизни кто-то назвал бы эгоистичным, но Виктории всегда было наплевать на чужое мнение. Она жила так, как ей нравилось, по нескольку раз в год летала из Москвы в Стамбул и обратно, пару раз едва не выскочила замуж – один раз за редактора из Москвы, другой за университетского преподавателя из Стамбула, но в конце концов всегда делала выбор в пользу независимости.

Именно такой, успешной, молодой, красивой, свободной, способной кружить головы своей славянской красотой и ставить в тупик умным, язвительным разговором, она чувствовала себя в тот день, когда ехала на киностудию – обсудить детали предлагаемой ей работы.

Фильм, о котором шла речь, Виктория еще не видела. Но, судя по тому, что сказал ей в телефонном разговоре продюсер – и судя по известной ей фамилии режиссера, – проект был серьезный, артхаусный, и отнестись к нему стоило со вниманием.

В то утро она проснулась в странном настроении. То ли сказалось всегда царящее в Стамбуле осенью желание задержать ускользающее лето, то ли то, что день выдался не по-осеннему жаркий. Но отчего-то внутри что-то тревожно и радостно подрагивало, требовало немедленно сделать что-то, чтобы солнечный карнавал не заканчивался. И, повинуясь этому смутному чувству, Виктория оделась для визита на киностудию легко – в летящее светлое платье и белые открытые туфли. Вошла в здание киностудии, поднялась по лестнице, свернула в коридор и… Она даже не сразу поняла, что произошло. Несколько секунд просто смотрела вниз, на собственные босоножки, по светлым кожаным мыскам которых расплывались коричневые пятна. Потом оторопело подняла глаза и встретилась взглядом с незнакомым парнем, так же растерянно созерцавшим зажатый в руке стакан, из которого расплескался кофе.

Удивительно, он явно был ее ровесником, может, даже на пару лет старше. Возраст проглядывал в мелких лучиках морщинок, расходящихся от уголков глаз, в складках у губ. И все же лицо его оставалось неуловимо мальчишеским – может, благодаря живой мимике или открытому, даже чуть вызывающему взгляду зеленых с коричневыми крапинами глаз. А может, все дело было в улыбке – лукавой и ласковой одновременно. Так или иначе, но этот незнакомый парень, столкнувшийся с ней в коридоре и расплескавший кофе ей на туфли, был чертовски обаятельным.

– Ох, простите…

Виктория не успела ничего сказать, не успела даже оценить ущерб – определить, только туфли пострадали или подол светлого платья тоже безнадежно испорчен, как мужчина вдруг опустился перед ней на колени. Одним плавным, по-кошачьи грациозным движением вытащил из нагрудного кармана зеленого поло пачку бумажных носовых платков и принялся вытирать ее обувь.

– Что вы? Зачем? – попыталась запротестовать она.

Он же вскинул голову, посмотрел снизу вверх и улыбнулся ей этой своей озорной и одновременно нежной улыбкой, от которой на впалых щеках образовывались ямочки. Сверкнули идеальные белые ровные зубы.

– Вы такая красивая. Не прощу себе, если из-за меня вы целый день вынуждены будете ходить в забрызганных туфлях.

Он снова занялся ее обувью. Виктория же замерла, разглядывая его макушку. Волосы у него были длинноватые, доходящие почти до подбородка и чуть подвивающиеся на концах. Темно-каштановые, почти черные, но в солнечных лучах вспыхивавшие медными искрами.

От всей этой ситуации Викторию охватило какое-то странное волнение. Необъяснимое. Да, парень был обаятельным, тут не поспоришь. Такая улыбка… И поразительно красивым, просто глаз не отвести. Но все же для нее, женщины взрослой и опытной, этого было мало, чтобы смутить.

Позади послышались голоса, и в коридор вышла группа молодых людей, что-то весело обсуждающих на ходу. Увидев открывшуюся перед ними сцену, они зашумели еще оживленнее, а один крикнул даже:

– Что, Альтан, любовь с первого взгляда? Решил сразу предложение сделать?

– Извините, – сказала парню Виктория, когда весельчаки скрылись за поворотом коридора.

Он же, стерев с ее туфель последнее пятнышко и легко вскочив на ноги, махнул рукой:

– Ерунда! – И добавил, заглянув ей в глаза: – На самом деле, он не так уж неправ.

Виктория невольно рассмеялась. Парень – его звали Альтан, она запомнила, – тоже улыбнулся. Пора было расходиться в разные стороны.