– Викааа, я так по тебе соскучился. Знаешь, ты вызываешь привыкание. Все время хочется новой дозы.

– То есть, пропадая вот так, ты пытаешься соскочить? – язвила она.

Альтан же уже обнимал ее жадными руками, шептал:

– Ну брось, не дуйся! Я так давно тебя не видел, не будем тратить время на ссоры.

Извиняться он, разумеется, не умел. Да и смысла в извинениях не было, ведь он совершенно не раскаивался в своем поведении.

Несчастьем было и то, что он не доверял ей, не спешил делиться новостями и проблемами. Наоборот, ревностно оберегал границы. А попытки расспросить и предложить помощь воспринимал в штыки, мгновенно раздражаясь и выстраивая между ними непроницаемую стену.

Однажды – еще в самом начале знакомства, когда они, работая над очередным эпизодом фильма, сидели на полу перед экраном – Виктория с ноутбуком на коленях, Альтан рядом, с бокалом красного вина, которым всякий раз сопровождал трудовой процесс, – у него зазвонил мобильный. Альтан взглянул на экран и сразу сник, померк, будто кто-то прикрутил яркость изображения.

– Да, – сухо ответил он в трубку. – Да, понял. Нет, не могу сейчас. Нет, я… – Он помолчал, слушая голос в трубке, стиснул лоб ладонью, в напряжении потер пальцами сразу залегшие на переносице глубокие морщины и наконец бросил коротко, резко: – Хорошо. Я буду.

Сунул телефон в карман и тут же, ничего не объясняя, вскочил на ноги и принялся собираться.

– Мне пора.

– Куда? Почему? Мы же только начали? – не понимала Виктория.

Он же, казалось, уже не видел ее, метался по комнате, собирая разбросанные вещи – куртку, сигареты, зажигалку.

– Послушай, – встревоженная происходящим, обратилась она к нему. – У тебя что-то случилось? Какие-то неприятности? Может быть, я смогу помочь?

– Что ты пристала ко мне? – вдруг, развернувшись, бешено заорал он.

Виктория до сих пор никогда его таким не видела. Бледный от ярости, дерганый, с каким-то диким затравленным взглядом, он ничем не напоминал того смешливого, по-кошачьи грациозного, обаятельного парня без возраста, которого она знала и – приходилось в этом признаться – успела полюбить. Слегка растерявшись от такой метаморфозы, она отшатнулась, не решаясь приблизиться к Альтану. Он же сам наступал на нее, злобно цедя сквозь зубы:

– Что ты о себе возомнила? По какому праву ты лезешь в мою жизнь? Ты мне никто! Даже не думай, что тебе удастся привязать меня к своей юбке. Я свободный человек, я ничего тебе не должен и всегда буду приходить и уходить, когда захочу!

С этими словами он вылетел из номера.

Его не было три дня. Три дня, за которые Виктория успела пройти стадии от гнева: «Что он себе позволяет? Я не та женщина, с которой можно так себя вести!» – до принятия и прощения – «Наверное, у него случилась какая-то беда, поэтому он сорвался. Только бы с ним все было хорошо».

Альтан появился утром четвертого дня. Виктория просто наткнулась на него утром, спустившись в лобби отеля. Он сидел в самом дальнем кресле, задвинутом за кашпо с фикусом. От входа его было не видно, но Виктория, спустившись по лестнице, сразу его заметила. Альтан, кажется, дремал. По крайней мере, когда она присела рядом с ним и заглянула ему в лицо, глаза его были закрыты. Потом ресницы дрогнули, он взглянул на нее и тут же улыбнулся своей проклятой подкупающей улыбкой. Спросил:

– Ты очень торопишься? Побудь со мной немного.

А в номере тут же повалился на диван, поймав Викторию за талию, притянул ее к себе, обхватил руками и моментально уснул, уткнувшись ей в плечо. Естественно, ни объясняться, ни извиняться он не стал, очевидно, считал, что того, что он все же вернулся, уже должно быть достаточно.

Никому другому никогда в жизни Виктория не позволила бы поступать так с собой. Но в Альтане было что-то такое, что не давало долго на него злиться. То ли его талант, то ли бьющее наотмашь обаяние, то ли искренность, с которой он чудил, как будто бы честно не понимая, что делает не так. А может быть, она за тридцать пять лет жизни просто впервые по-настоящему влюбилась. И, несмотря на большой опыт общения с турецкими мужчинами, позволила себе поверить, что и его связывают с ней настоящие чувства.

Как бы там ни было, эти столкновения с лихвой окупались проведенными вместе часами. Однажды, например, Альтан пригласил Викторию поехать на Принцевы острова – на яхте его друга, вместе с большой компанией. Но на месте, улизнув от всех, они остались вдвоем, укрылись на уединенном пляже и смотрели на уже по-осеннему высокие волны. Альтан, нашарив ее руку и сжав пальцы, шептал куда-то ей в волосы:

– Как я устал, если бы ты знала. Устал от постоянного притворства, от маски, которую мне приходится носить. Только здесь, вдали от людей, я могу быть настоящим. Здесь и… с тобой.

– Но ведь у тебя есть семья, друзья, – возражала Виктория, пытаясь приободрить его, стереть страдальческую складку между бровей. – Разве они чего-то требуют от тебя? Разве не готовы принять тебя любым?

– Друзья? – невесело усмехался Альтан. – Поверь, как только меня перестанут снимать, никого не останется. Они роятся вокруг только потому, что я известен, что мой последний фильм получил премию на Пекинском кинофестивале. Бездарности и завистники. А семья… – Он внезапно махнул рукой и отвернулся, пряча глаза. – Не будем о моей семье.

– Не будем, – покладисто согласилась Виктория и обняла его крепче.

Через минуту Альтан уже целовал ее, шепча под рев волн какую-то ласковую чушь.

– Как так получилось, что я никогда раньше не смотрела твоих фильмов? – спросила она однажды, когда они в очередной раз прокручивали на экране особо драматический эпизод «Тени горы», над диалогом в котором хотели поработать. – Я ведь много сотрудничала с турецкими киностудиями, а тебя не заметить невозможно.

Первое, самое острое и яркое впечатление от игры Альтана, конечно, уже притупилось. И все же всякий раз, стоило Виктории увидеть на экране его героя, запутавшегося, замаравшего руки кровью борца за свободу, в глубине души оставшегося наивным романтиком, верящим в добро и справедливость, она ощущала, как вдоль позвоночника бегут мурашки. Это было поразительно – невиданное чудо, какой-то божественный уровень перевоплощения.

Альтан нервно дернул ртом, и Виктория испугалась, что он сейчас опять вспылит – как происходило всякий раз, когда она вольно или невольно затрагивала неприятную для него тему. Однако на этот раз он, как ни странно, ответил:

– Был не самый лучший период в карьере. Приходилось сниматься в заштатных сериальчиках. Ты такими не занималась, конечно. Тупое мыло, в котором мне и играть-то было нечего. Ерунда совершенно не моего уровня.

Это завораживало в нем – то, как без малейшей тени скромности или смущения он отзывался о собственном актерском даровании. И в этом тоже чувствовалось этакое хвастливое мальчишество. В ком-то другом, возможно, это насторожило бы, вызвало негативные эмоции, но у Альтана непрошибаемое самомнение выглядело так же очаровательно, как и прочие несовершенства, казалось, только придававшие пикантности его образу.