Хеннер вытаращил глаза. Конор заметил, что пуговицы на рубашке Хеннера, равно как и нож у него на поясе и пряжка на ремне, выточены из оленьего рога. Даже петли на воротах были кожаными. В этом городе, отрезанном от торговых путей, не хватало железа.

– Еще у нас есть вести, – сказала Мейлин. – Мы хотим предупредить главу вашего города об опасности и передать кое-какие сведения. Думаю, мы сможем вам во многом помочь. И, разумеется, уедем, как только вы попросите.

Хеннер обдумал слова Мейлин, поглядел на железную утварь в руках у Абеке и на Бриггана, сидящего возле Конора.

– Ну… – заговорил он наконец.

– Ой, да пусти ты их ненадолго, – не выдержал пастух. – К нам никогда не приезжают гости, а ты бы видел, что вытворял Бригган! Сам Бригган!

Хеннер улыбнулся и открыл ворота.

– Ладно, наверно, ничего страшного не случится. Ступайте за мной.

– Молодчина, – едва слышно шепнул Тарик Конору.

– Мы много не торгуем, – сказал Хеннер, ведя их по узкой дорожке. – Наши жители держатся особняком. Живут себе тихо.

Тут откуда-то послышался громкий хохот, и Конор испуганно вздрогнул.

– Не так уж тихо, – пробормотал Роллан.

Они проходили мимо маленького парка, засаженного люпинами, тюльпанами и лютиками. На скамье, сколоченной из деревянных дощечек и оленьего рога, сидели и болтали три девушки – это они так громко смеялись. Как и пастухи, они тоже были белокурыми, высокими и стройными. Впрочем, Хеннер, Старик Хеннер, который называл их «молодыми людьми», тоже был не намного старше пастухов. Конору пришло в голову, что, возможно, все они родственники друг другу.

Дальше на их пути встретилось маленькое кладбище, возле которого росла древняя плакучая ива.

– Гляди, – прошептала Мейлин. – На надгробиях выбиты имена, а дат нет.

Конор кивнул, но он не понял, о чем говорит Мейлин. Он никогда раньше не видел кладбищ и не понимал, чем необычно отсутствие дат.

Дома походили один на другой: все они были продолговатые и узкие, фундамент построен из серых камней, сами дома – из дерева и выкрашены красной краской. Крыши были крыты древесной корой, а печные трубы сложены из массивных неровных камней. Отличались дома друг от друга только ставнями и дверями: на каждом жилище был свой причудливый резной орнамент – цветы, деревья и леса, а еще часто встречался огромный полярный медведь.

В городе не было дорог, не видно было и лошадей или телег. Ровные тропинки, вившиеся между домами и небольшими парками, были посыпаны мелкими камешками. Просторную и открытую деревенскую площадь с ярко-зеленой лужайкой окружали тропинки и клумбы с тюльпанами.

Конор замедлил шаг и поравнялся с тремя своими друзьями. Теперь рядом с Хеннером шли Тарик и Майя.

– Красивая резьба, – Конор кивнул на ставни. – И откуда только у пастухов и фермеров время на эти художества? У меня дома главное было набить желудок.

– Им, похоже, времени на все с лихвой хватает, – проговорила Абеке, наблюдая за парочкой, которая прогуливалась по тропинке, держась за руки.

– Может, это затерянный град резчиков по дереву? – предположил Конор.

– Затерянный что? – поднял брови Роллан. – Каких еще резчиков?

– Ну, как в песне, – пояснил Конор и запел: – «На севере во граде Ледяном, что высекли из льда и снега, от ветра спрятавшись, чтоб он их не сгубил…»

– Это просто песня, – перебила его Мейлин. – Думаешь, все, о чем в песнях поется и в стихах рассказывается, было на самом деле? Раз так, то я жду не дождусь, когда же наконец встречу «пятнистого жирафа, который носом заглатывает свиней».

– О, а этот стишок помните? – встрепенулся Роллан. – «Великан свистел в дуду. Раз свисток – торчит во рту. Два свисток – застрял в…»

– Продолжай, Роллан, – сказала Абеке. – Поясни-ка, где там второй свисток застрял? Не понимаю.

– Ну, это… – Роллан умолк и пытливо уставился на Абеке, стараясь понять по ее лицу, шутит она или всерьез. Она едва заметно ему улыбнулась.

– И все-таки этот городок похож на кукольный, – заметила Мейлин. – У дочери императора были такие игрушки. Крохотные разноцветные домики для ее крохотных куколок.

– Именно. – Роллан огляделся и зашептал ей на ухо: – Даже люди похожи на… ну, они на кукол похожи.

Судя по всему, все дети и старики сидели по домам, потому что Конору попадались на глаза лишь подростки и молодые люди. Мужчины и женщины все были высокими, широкоплечими, с сильными руками и безупречно красивыми лицами. Волосы у них были белокурые или русые, и все они как один улыбались.

Конор передернулся, вспомнив Трансвик: темно, повсюду стражники с собаками, по улицам страшно ходить. Здесь же все было совсем наоборот – ярко и безупречно. И все же что-то в городе саамов было явно не так.

Бригган понюхал воздух и чихнул.

Абеке попыталась представить, каково это – вырасти в городе саамов. Столько зелени! На досуге заниматься садоводством, гулять по парку, вырезать узоры на ставнях. Даже в детстве Абеке всегда чувствовала острую нехватку дождя, еды, урожая. Ей нужно было выживать. Времени на игры и прогулки по парку не было.

Но больше всего ей хотелось, чтобы отец и сестра гордились ею. Это желание до сих пор не пропало. Абеке стиснула в руке свой лук и прибавила шагу.

– Можно нам встретиться с вашими Зелеными Мантиями? – спросил Тарик у Хеннера.

– Э-э… у нас их нет, – ответил Хеннер. – Нам они и не нужны.

Не нужны? Даже в маленькой деревушке Абеке жили Зеленые Мантии – те, кто хранил Нектар, кто проводил церемонию соединения, когда детям исполнялось одиннадцать. И не важно, где жил ребенок – в Эвре, Нило или где-то еще: если ему было предначертано обрести связь с духом животного, это происходило. Но без Нектара ребенок мог заболеть, сойти с ума или даже умереть.

Абеке подумала, что со стороны жителей это непростительная глупость – не пускать Зеленых Мантий в селение.

Хотя, опять же, куда подевались все дети?

Хеннер остановился возле домика, где женщина пропалывала в огороде грядки с горохом и салатом.

– Пиа, у нас гости, – обратился к ней Хеннер.

Пиа медленно выпрямилась. Оказалось, что она старше всех, кого Абеке видела в городе, хотя ее светлую кожу не избороздили морщины, а темно-русые волосы не тронула седина. На ней было темно-синее платье чуть ниже колена, отороченное красной тесьмой и с желтым воротником, отделанным бахромой. Все жители носили похожую одежду, пошитую из одной и той же материи, и одинаковые сапоги с загнутыми вверх носами, но желтый воротничок был только у Пии. Абеке предположила, что это своего рода знак ее отличия – как эполеты на плечах у генералов или ее собственная зеленая мантия.