"Поговори с ними на работе, ладно, дорогая? У тебя должен быть начальник или что-то в этом роде. Скажи ему, что твоя семья хочет тебя видеть".

"Я сделаю это, мама, обещаю. Я люблю тебя".

"Я тоже тебя люблю, Ронни. Оставайся в безопасности, дорогая".

Она повесила трубку, и внезапно наступила огромная, всеобъемлющая тишина. Внутри бара две женщины кричали, как смеющиеся попугаи, потом проехал двухтактный мотоцикл со снятым глушителем, заставив птиц на деревьях взлететь. Четверо худых детей в шортах забыли свой синий мяч и начали бить и пинать друг друга, крича на тагальском языке. Но все это не нарушало огромной тишины, которая повисла вокруг Марион после того, как умолк голос ее матери.

Она сидела несколько минут, глядя на два пластиковых пакета с продуктами, которые лежали на полу рядом с ее стулом. Если она будет осторожна, они доживут до конца недели, но ей будет трудно заплатить за квартиру за май.

Она достала из кармана мобильный телефон и уставилась на экран. Он не показывал ничего нового, не давал никакой надежды. Она обратилась к адресной книге и нашла Эда. Он сказал ей никогда не звонить ему, но он не оставлял ей выбора, и она смотрела, как ее палец, словно чужой, навис над его номером, а затем нажал кнопку вызова. Звонок прозвенел шесть раз, и она уже собиралась повесить трубку, когда на линии раздался его голос.

"Я думал, что просил тебя никогда не звонить мне".

"Эд, я не могу так больше продолжать. Я только что разговаривала с мамой…"

"Пожалуйста! Пощади меня! Мы так не ведем дела. Ты понимаешь, насколько это рискованно?"

"Нет, Эд, ты должен выслушать меня".

"Прекрати использовать мое имя! Ты с ума сошла?"

"У меня почти нет еды на неделю, и я не смогу заплатить за квартиру. Ты сказал, что собираешься заплатить мне!"

"Марион! Прекрати немедленно!"

Ее голос стал пронзительным: "Так что же мне делать? Как я должна питаться? Где я должна жить?"

"Заткнись!" Она замолчала: "Ты сама виновата, — продолжал он, — что изначально попала в такую ситуацию".

"Я знаю, Эд, но я не могу идти по улицам. Я умру в течение недели. Моя мама уже говорит о том, чтобы приехать сюда и забрать меня домой. Ты должен мне помочь".

"Хорошо. Мы должны уйти с линии. Слушай, мы встретимся. Во вторник, встречаемся в одиннадцать тридцать в Национальном музее, в галерее номер один, знаешь такую? Религиозное искусство семнадцатого-девятнадцатого веков. Когда увидишь меня, сделай вид, что ты меня не знаешь. Остановитесь и полюбуйтесь одним из святых. Если мы будем поняты, я случайно остановлюсь рядом с тобой, и мы обсудим статую или картину. Это понятно?"

" Ты думаешь, что сможешь мне помочь?".

"Да, но ты не должна мне больше звонить. Ты даже не представляешь, насколько это опасно".

"Хорошо, я не буду, но ты не должен меня бросать".

Он повесил трубку, и она снова осталась в этой пронизывающей, всепроникающей тишине.

Она допила колу и поняла, что ее руки слегка дрожат. Она была близка к панике, но сказала себе, что Эд справится. Он все уладит. Он не оставит ее на произвол судьбы. Он позаботится о том, чтобы с ней все было в порядке. Кроме всего прочего, она была нужна ему. Ему нужна была ее память.

Она поднялась и прошла триста ярдов по Сан-Рафаэлю и Санта-Ане до Сан-Хоакина, чувствуя, как тревога закручивается в ее нутре и вызывает тошноту. Она повернула налево и короткими шагами направилась к детской поликлинике и обилию деревьев, которые частично скрывали разрушающийся многоквартирный дом напротив ее квартиры. С каждым шагом ей все больше казалось, что она входит в тюрьму. Куда бы она ни посмотрела, везде видела выкрашенные в белый цвет железные решетки: на окнах, на дверях, на террасах и балконах. В каждом доме, мимо которого она проходила, ей казалось, что дверь сделана из крашеной, облупившейся стали.

Скрежет и шлепанье ее резиновых шлепанцев вдруг громко зазвучали в ее ушах, как панически бьющееся сердце. Банда мальчишек в шортах остановила свою игру в уличный футбол, чтобы посмотреть, как она проходит мимо. Она отчетливо осознавала, что выделяется на их фоне из-за очень бледной кожи и светлых волос. Она прошла мимо овощного ларька, бакалейной лавки и кофейни, которые занимали угол улицы под огромным грязным зонтиком от кока-колы. Зонт дополнялся грязным тентом из кусков пластика, прикрепленных к импровизированному деревянному каркасу. Под ним, в его тени, женщины, делавшие покупки, приостановились в своем визгливом разговоре, чтобы посмотреть на нее. Мужчина с пивным животом и в футбольной футболке Аргентины высунулся из кафе, держа в руках бутылку пива, чтобы посмотреть, как она вставляет ключ в железную дверь и входит внутрь.

Она взбежала по деревянной лестнице без коврового покрытия, отперла белую дверь в свою квартиру, захлопнула ее за собой и побежала на кухню, где бросила продукты на маленький складной стол из формики, опустилась на стул из формики рядом с ним и разрыдалась. Она не закрыла лицо. Ее руки сжались в маленькие розовые кулачки на коленях, и она уставилась на стопку грязных тарелок в раковине, на мух, которые нагло перебирались на них, на накопившуюся грязь на оконных стеклах, и она стонала и выла так, как не стонала с шести лет. Но теперь не было мамы и папы, которые могли бы обнять ее и сказать, что все будет хорошо. Теперь не было мамы и папы, потому что теперь она не могла сказать им, что случилось. Она не могла сказать им, что случилось, потому что все не будет хорошо.

Она не могла никому рассказать, кроме Эда.

Она осторожно раскачивалась взад и вперед, нижняя губа сжалась над зубами, лицо было залито слезами, и она повторяла снова и снова: "О, Боже, что мне делать? Господи, помоги мне, что мне делать?".

В конце концов, она удалилась в спальню, свернулась калачиком под одеялом и погрузилась в сон. Она проспала почти двенадцать часов и встала в полночь, чтобы поставить в духовку частично размороженную пиццу. Когда все было готово, она вернулась в постель и снова заснула до семи утра. Затем она встала, постаралась принять душ и привести себя в приличный вид и отправилась на работу в китайское посольство.

Там ее начальник, мужчина в плохо пошитом синем костюме и с жестокими глазами, накричал на нее и сказал, что она похожа на бродягу. Она не может работать в китайском посольстве