Ибо (повторю) – сын-разночинец, конечно же, оказался убийцей отца.

Ибо (уточню) – общий царевича с матерью заговор против Царя оказался слишком успешен. А потом (как убийцу отца) его разоблачили (физически).

А потом – его продолжили разоблачать (уже метафизически) и лишили прежнего (живого) имени и даже стёрли его прежнее имя с камней и с гранитных стел, и из человеческой истории, сделав для нас неизвестным; но (прежде всего) – определим его для себя именем: этого нынешнего Пентавера (так же Пентавери и Пентаверета, который был древнеегипетским принцем 20-й династии, сыном фараона Рамсеса III и его второй жены Тийе).

А что и кто есть древнеегипетский фараон (царь «тогдашних» людей)?

Понимайте – фараон есть тогдашний «обессмерченный» (почти что искусственный бог), вся сущность которого заключена в его воскресении из собственной мумии. После чего – он воскресит весь Египет: каждого египтянина; причём – уже из каждой древнеегипетской мумии (буде оная у египтянина есть – изготавливаемая по известным технологиям «deus ex machina»; согласитесь, аналогии со Страшным Судом и последующим Воскресением Мира напрашиваются прямые.

А так же – прямые аналогии с административным обожением римских императоров (когда каждый – пройдя административную лестницу, теоретически мог стать deus ex machina); речь лишь о том, что (и кто) влияет на не-телесные Силы.

«Кто» – это прежде всего: либо отец-фараон воскрешает Египет, либо его незначительный сын от всего лишь младшей жены: какое именно (и чьё именно) тело займёт место царя – это имеет мировое значение; но – ведь сейчас (казалось бы) с означенными телами всё просто.

Телесно – царевич сейчас заключён и зависим. Это и есть результат попытки сына занять место отца.

Того самого сына – что во всех временах и пространствах всё ещё влиятелен и совмещён со множеством за-говоршиков против царя земного и Царя Небесного.

Того самого сына – чьих ипостаси порой заключаются в разных телах и эпохах.

Так что сейчас мы с тобою, читатель, кроме злосчастного Пентавера должны вспомнить и рассмотреть в заключённом царевиче и другую его ипостась: «другого» убийцу Отца – помянутого мной серийного душегуба Цыбина, находящегося сейчас в Санкт-Ленинграде.

Мы находим этого «убийцу по уму» (делая «это» весьма последовательно – от Сил бестелесных мысленно идя к предметному убиению) в примечательный миг подготовки к очередному «деянию убийства»; а именно – в момент его смысловой само-концентрации и такой же (как и у царевича в Древнем Египте) потуги добиться физической власти над (не)телесными Силами.

Именно поэтому – на-ходим (переступая богами) и здесь, и там (по вершинам ступая): ведь и нам жизненно (не)об-ходимо узнать – почему сие таинство смерти обречено неудаче? Почему – даже ежели удаётся убиение телесное?

Ведь (казалось бы) – проис-ходит совершенно наглядная смерть (со всеми атрибутами распада); но – ясно одно: ведь не может считаться для нас успехом (само)убийство.

Если мы не сиюминутны, а изначальны – никак не может.

Но! Тем не менее оба они (и царевич, и Цыбин) обречены к «дерзновению сметь» (созвучному «право иметь» умереть): убийству Отца; разве что – «этот» Цыбин, который (в моей России) сейчас словно бы «на свободе».

А царевич (в Древнем Египте) сейчас словно бы «заключён»; почему? Ведь мы могли бы сказать, что каждый из них и заключён, и свободен – одновременно (сутью един во времени); но – зачем говорить очевидное: Цыбин (не) свободен в России (никогда от Отца не свободной)?

И что есть очевидное? Оче-видное заключение (не финал, но – начало Среды Воскресения); итак – эти двое друг другу зачем-то предназначены (и с этим предназначением связаны судьбы моего мира); разумеется – кто-то из них (если не оба) был всегда заключён (сам в себе).

Разумеется – прежде кто-то из них (или – оба из них) полагался на то, что свободен. Потому – если отныне (и на веки веком) его имя будет (не)звучать как Пентавер (или Цыбин), бывший сын фараона и бога Рамзеса III.

А если даже – просто прохожий (мимо Собора в Санкт-Ленинграде), то нам – всё равно (всё – равно: что вверху, то и внизу); то есть – кем бы ты ни был, убийца Отца, дальнейшее оче-видно: это ведь о разночинце-царевиче – его мертвый (ибо – уже и реально, и виртуально им убитый) отец произнес:

Повелел я (то есть Рамсес III) начальнику сокровищницы Монтуэмтауи, начальнику сокровищницы Паиферту, штандартоносцу Кара, дворецкому Пабеса, дворецкому Кедендену, дворецкому Баалмахару, дворецкому Паирсуну, дворецкому Джхутирехнеферу, царскому докладчику Пенренут, писцу архива Маи, писцу архива Параэмхебу, штандартоносцу пехоты Хои: „что же касается речей, сказанных этими людьми – я не знаю их. Пойдите и допросите их“. Они пошли, и они допросили их и они предали смерти от собственных рук тех, кого они предали смерти – я (их) не знаю, (и они) наказали других – я (их) также не знаю. Повелел (я накрепко): „Берегитесь, остерегайтесь ошибочно подвергнуть наказанию чело(века) … который над ним“. Так я сказал им опять и опять. Что же касается всего сделанного, это они, которые сделали это, и пусть падёт все, что они сделали на их головы, ибо освобожден я и защищён я на протяжении вечности, ибо я среди праведных царей, которые перед Амоном-Ра, царём богов, и перед Осирисом, правителем вечности.

Но! Мы – всё ещё люди: нам важны детали. Потому – вот перечислим (с души на душу – как со счёта на счёт) подробности неудачного за-говора (не правда ли, очень созвучно с магическими формулами, которые тоже следует произносить):

«Несмотря на то, что мы довольно мало знаем о реально происходивших событиях, из текста источников становится ясно, что во главе заговора находились царица по имени Тейе и её сын, именуемый в отчёте Пентавером («которого – прежде – звали другим именем»), хотя его настоящего имени мы опять же не знаем. Заговор быстро распространился в женском доме (гареме) царя. В итоге, царица Тейе хотела посадить на трон своего сына, который, по-видимому, не имел на это никаких прав. Законный наследник престола, будущий Рамсес IV, упоминается в качестве единственного претендента на престол уже с 22-го года правления отца,