Ей было всего девять лет. Такая тощенькая, довольно мелкая девица с иссиня-чёрными волосами, бледным-бледным лицом и сияющими глазами. Некоторые люди утверждали, что она не без странностей. Мама считала её храброй. Иногда эта пигалица вела себя как взрослая, а иногда — наоборот, как совсем маленькая девочка. Да, всё так и было: она была разом и сильная, и отважная, и одинокая, и потерянная. Мир казался ей огромным, а она в нём — совсем крошечной. Мама говорила, что так с любым человеком иногда случается, не важно, сколько ему лет, но Мине приходится тяжелее, чем другим, из-за того, что произошло с папой. Ничего, со временем она подрастёт, окрепнет и уже не будет чувствовать себя такой малюткой. Так мама обещает.

Сама мама была сильной. С рыжими блестящими волосами и тёмно-зелёными глазами. Мина знала, что её мама самая смелая, самая нежная, и если в мире и вправду есть святые, то её мама из их числа.

Мина помнит, как мама спорила с врачами, особенно с тем, который прописал Мине таблетки. Он уверял, что от таблеток ей будет только лучше.

— Не будет, — твёрдо говорила Минина мама. — Она просто перестанет чувствовать мир. Отупеет! Но она же не робот, а ребёнок! Она растёт. И вырастет без ваших дурацких таблеток.

Мина училась в средней школе Святого Бида, как раз рядом с парком. И вот однажды весной в понедельник, на уроке истории, мистер Хендерсон рассказывал о прошлом их родного города. Когда-то этот город окружали угольные шахты. Много сотен лет мужчины и мальчики спускались под землю — добывали уголь. «Только представьте, — сказал он. И засмеялся. — Представьте, что вы спускаетесь в кромешную тьму, чтобы добыть там уголь, чёрный-пречёрный, как волосы Мины МакКи». Он сказал, что, если бы можно было погрузиться в недра земли прямо под школой, под полом класса, они бы оказались в хитросплетении шахт и штолен. Глаза учителя расширились, округлились. Он добавил: «Там и кости можно найти — кости тех, кто умер прямо в шахтах. Труд шахтёров был очень опасным, но люди жили не тужили и делили с соседями, такими же шахтёрами, свои беды и радости».

Потом он продекламировал какие-то стихи о шахтёрах и включил на плеере шахтёрские песни. И подпевал. Он сказал, что его собственный дедушка тоже был шахтёром, поэтому он вырос на рассказах о подземном лабиринте, о мужественных людях, которые каждый день спускались глубоко под землю, о рабочих пони, которые таскали тележки с углём, не видя белого света, и о призраках, которых люди то и дело встречали в этих бесконечных коридорах.

Он показал детям старинные карты города — там были помечены шахтные стволы, уходившие в самые недра земли, и туннели, которые ползли от городских окраин к центру. Он сказал, что совсем рядом со школой, в Хестон-парке, имеется такой туннель: из его ворот когда-то выезжали телеги — везли уголь вниз, к реке. Оказывается, туннель сейчас ремонтируют. Хотят снова открыть его — для историков и туристов. Возможно, однажды они отправятся туда всем классом на экскурсию. На этом урок закончился.

Мина уже знала о входе в туннель и о самом туннеле. Она видела в парке, за кустами рододендрона, крепкие железные ворота, поверх которых были приварены две стальные полосы. Крест-накрест. Недавно эти полосы исчезли, и внутрь прошли мужчины в касках, с большими переносными фонарями. На воротах появилась новая ярко-оранжевая табличка: ОПАСНО!!! НЕ ВХОДИТЬ!!! И череп с костями нарисован.

В голове у Мины перемешалось много разных историй о подземельях: про Мир-иной, про ворота и туннель, про шахты, где работали родственники мистера Хендерсона, и про древние времена. Дедал, например, построил подземный лабиринт для чудища по имени Минотавр, а Аид, царь подземного мира, увёл в подземелье свою жену Персефону, отчего и получилась смена времён года. Больше всего Мине нравилась легенда про славного певца Орфея. Его жену укусила ядовитая змея, но Орфей не мог смириться со смертью прекрасной Эвридики и отправился вызволять её из царства мёртвых. По всему миру скитался и всё-таки нашёл ход, проник под землю…

Мина понимала, что это глупо, но ей было всего девять лет, и она часто грустила, и в её фантазиях и снах вход в подземный мир находился как раз в Хестон-парке, за кустами рододендрона. Она называла его Мир-иной и говорила себе, что однажды наберётся храбрости и пройдёт туда, за ворота, и спустится в Мир-иной, как Орфей. Да, у него не получилось вернуть Эвридику. А у Мины всё получится. Она познакомится там с Аидом и Персефоной, и они отпустят папу обратно на землю.

Дело было в понедельник, сразу после урока истории. В конце урока мистер Хендерсон встал перед классом и запел:

Ложись, мои хороший,

Я рядышком тоже

И тихо на ушко спою —

Чтоб глазки закрылись,

Чтоб радости снились —

Шахтёрскую песню свою…

Бей сигнал — и в забой,

Бей сигнал, дорогой,

В шахту день закатился давно.

Уголёк высыпай

И скорей засыпай,

Опускайся на самое дно.

Тут он прервал песню и пояснил:

— Меня так дедушка укачивал, когда я был маленьким. Представьте, я — совсем крошка, а мой старый ласковый дедуля поёт мне колыбельную. Кстати, знаете, что такое «бей сигнал»? Раньше в колокол били, когда новой смене приходил черёд в шахту спускаться.

И он снова запел. И наплевать ему было на тупых, равнодушных детей, хотя они гримасничали и хихикали, особенно мальчишки — они же вечно строят из себя самых крутых. Учитель пел, а Мина закрыла глаза и представила, что это поёт папа… папин голос…

Родной мой сыночек,

Отец твой — проходчик,

На шахте Косая Сажень.

Добыть уголёчку

Родному сыночку

Спускается он каждый день.

Бей сигнал — и в забои,

Бей сигнал, дорогой,

В шахту день закатился давно.

Уголёк высыпай

И скорей засыпай,

Опускайся на самое дно.

Там душно и влажно,

Но мне очень важно,

Чтоб сыночке было тепло,

Чтоб стены не стыли,

Чтоб сыто мы жили

И ярко светилось окно.

Беи сигнал — и в забой,

Бей сигнал, дорогой,

В шахту день закатился давно.

Уголёк высыпай

И скорей засыпай,

Опускайся на самое дно.

Мои милый сыночек,

Отец твой — проходчик,

Как крот, глубоко под землёй,

Он роет с лучиной,

Чтоб горя-кручины

Не знал ты, мои мальчик родной.[3]

Мистер Хендерсон улыбнулся и вытер глаза.