— Сколько раз вам приходилось оставаться голодной, отдавая пищу своему мужу, который возвращался с работы, едва держась на ногах от усталости?

Люди сочувственно зашептались, но как раз в это время старушка, ставшая для всех символом общей беды и царящей в обществе несправедливости, вдруг завопила:

— Мой муж, проклятый пьяница, ни одного дня в жизни честно не работал! Слава Богу, что он наконец сбежал с какой-то потаскухой.

— Так и плюньте на него, раз он такой, — раздался голос где-то совсем рядом.

Додж открыл было рот, собираясь вмешаться, но в этот момент плакат, который я до сих пор упрямо держала, выскользнул из рук и рухнул прямо на старую леди. От удара соломенная шляпка слетела с ее головы и покатилась по мостовой, а сама ее обладательница так и села на тротуар, выронив корзинку.

— Остановитесь! — вмешался случайный прохожий. — Вы не имеете право применять насилие только из-за того, что она с вами не согласна.

Додж спрыгнул с трибуны и вместе с полицейским помог даме подняться. Но, едва встав на ноги, она принялась ожесточенно колотить их обоих палкой. Надо сказать, для своего возраста дама оказалась весьма сильной и энергичной. В смятении я уронила и второй плакат, сбив каску с полицейского. Тот отчаянно выругался и засвистел.

Все, что произошло дальше, было просто ужасно. Между анархистами и присутствовавшими на митинге зеваками завязалась драка. Потом раздались выстрелы и взрывы, а уж после этого началась настоящая свалка. Люди швыряли друг в друга чем попало — от ботинок до деревянных ящиков, какой-то сумасшедший престарелый толстяк толкнул меня с такой силой, что я упала на колени. Едва успела подняться, как пожилая дама, выхватив из своей корзины яйцо, метнула его в меня, но, к счастью, попала она в бровь, чудом не выбив мне глаз. На какое-то мгновение между двумя воюющими сторонами появился просвет, мне удалось проскочить в него, и я бегом покинула поле боя.

Пробежав не менее мили, остановилась, почувствовав, что не могу больше двигаться от усталости, и рухнула на ступеньку у какой-то двери.

У подъезда остановился автомобиль, и из него вышла светловолосая дама с надменным лицом. Она посмотрела на меня с явным неудовольствием.

— Здесь вам не скамейка для отдыха! Я вызову консьержа, если вы сейчас же не уберетесь.

Я поднялась и кое-как побрела в сторону площади Парламента, не сразу заметив, что еще во время стычки сильно повредила ногу, и теперь при ходьбе кровь снова стала сочиться, а на джинсах уже расплылось большое пятно.

— Актер обвинен в убийстве! — крикнул торговец газетами, стоявший рядом с киоском на углу улицы. Тут я вдруг решила, что такая новость, наверное, заинтересует моих родителей, которые знали по именам актеров почти всех лондонских театров. Но, взглянув на площадь, совершенно позабыла о газетах.

Побоище кончилось. Несколько человек все еще толкались там, громко обсуждая случившееся, но ни Елл, ни Доджа, ни других членов КПРТД среди них не было. Я заметила только полицейскую машину, нырнувшую в поток машин центральной магистрали.

Уже к вечеру я добралась до Никольской, показавшейся мне в осеннем сумеречном свете особенно негостеприимной и мрачной. Я даже хотела поскорее убраться оттуда, но вдруг издалека увидела Отто и Хэнка. Поскольку мне было совестно перед ними за свое недостойное бегство, я собралась с духом, готовясь выслушать от них заслуженное порицание.

— Эй! Гляди, кто пришел! — закричал Хэнк, увидав меня. — Ты просто класс, Хэрриет! Ха! Здорово ты шарахнула копа! Вот никогда бы не поверил! Я всегда думал, что ты просто буржуазная девица с предрассудками!

Я нерешительно улыбнулась в ответ на это неожиданное приветствие.

— Заходи, сестра, мы за тебя выпьем. Мы сегодня хорошо поработали. А старушка-то тоже не промах! Ей, правда, досталось от Хэрриет! — Он разлил в кружки остывший пунш.

Все выпили за мое здоровье теплого пива и вновь восхитились моей смелостью. Сначала мы доели пирог Елл, затем Хэнк принес чипсы и рыбные консервы, и пиршество затянулось на весь вечер. Я, правда, не чувствовала особой радости по поводу произошедшего, но то, что ко мне наконец стали относиться с большим доверием, чем прежде, было по душе. Вообще-то мною еще никто никогда не восторгался, и поэтому я, волей-неволей оказавшись в центре внимания, почувствовала удовольствие от сознания собственной значимости.

Домой я вернулась в половине седьмого и выглядела просто ужасно, словно подверглась разбойному нападению какого-нибудь уличного злодея. Волосы перепачканы, лицо в крови и царапинах, на подбородке — синяк. Мой большой палец с неизвлеченной до сих пор занозой ныл все сильнее, а разодранные джинсы были забрызганы грязью.

— Ehila! (Ну и ну), Хэрриет! С'е da impazzire! (Да ты с ума сошла!) — воскликнула Мария-Альба, появившись в прихожей. Глаза у нее расширились от изумления. — У Клариссы мигрень, Офелия заперлась в комнате и никому не открывает. Брон укатил в «Зеленый дракон». Только Порция еще держится. Non so piu che fare! (Уж не знаю, что делать!)

— Хэрриет! — ко мне вдруг кинулась Корделия. — Я справлюсь! Лучше умереть, чем стерпеть то, что с нами случилось!.. — Она замолчала, и пауза показалась мне необычно долгой.

— Что такое? Что стряслось? — Я нисколько не испугалась, зная, что драматические сцены в нашей семье — обычное, почти профессиональное дело. Я была готова услышать от Марии-Альбы, что сломался бойлер или что Корделия получила самый низкий бал по-латыни.

— Waldo sara impliccato per omicidio. (Вальдо подозревают в убийстве.) Твоего отца могут повесить! За убийство! — Она вдруг опустилась на пол и схватилась руками за голову.

Корделия вскрикнула и упала в обморок.

Глава 3

Мы уложили Корделию на позолоченную танкетку из черного дерева, появившуюся у нас в доме после постановки «Антония и Клеопатры».

Мария-Альба быстро выдрала несколько перьев из старого боа, висевшего на шее Анубиса, и, подпалив их спичкой, сунула под нос Корделии. Та мгновенно пришла в себя, почувствовав отвратительный горелый запах, и посмотрела на меня с выражением трагического отчаяния.

— Не целуй меня на прощание, дорогая сестренка, иначе ты отравишься ядом, что остался на моих губах. Я люблю всех моих близких, но тебя — сильнее всех. Вчера Порция, эта свинья, не разрешила мне надеть ее мохеровую кофту!

— Прекрати паясничать и ответь мне серьезно. Ты проглотила какую-нибудь микстуру или снотворное?

— Я… я… не помню… — Корделия прижала руку ко лбу и закрыла глаза.

— С'е bisogno di emetico. (Нужно дать выпить раствор.) Соль и воду, — мрачно заметила Мария-Альба, — пойду